— У вас есть штык? — внезапно спросил он.
Анну Бобрек, похоже, уже ничего не могло удивить.
К вопросу она отнеслась равнодушно.
— У меня нет. Но у Бартоша был.
— И где этот штык?
— Понятия не имею. Думаю, он забрал штык с собой.
— Он что, ходил по городу со штыком?
— По городу, наверное, нет, но он часто выезжал куда-нибудь на природу… Он вообще любил лес, воду. Выезжал в лес и штыком срезал сухие ветки. Мне иногда казалось, что ему надо было стать лесником — так его занимали деревья. Думаю, он взял с собой штык, если ехал куда-нибудь на садовый участок. Как я поняла, его нашли на садовом участке?
— Да, но штыка там нигде не было.
— За столько лет кто-нибудь мог и украсть.
— А собственно говоря… когда вы последний раз его видели?
— Утром шестого июня, когда уходила на работу, — не колеблясь, ледяным тоном ответила Анна — И больше никогда. Тогда шел дождь. Моросил. Такой теплый летний дождик.
— Вы так точно помните? — удивился Возняк.
— Самым точным образом. Ради бога, могу объяснить почему, это не секрет. На шестое июня приходится мой день рождения. Я с детства мечтала о том, чтобы у меня был такой собственный торжественный день. Именины или день рождения, раз в году, или хотя бы раз в жизни. Не было у меня такого. Бартош об этом знал, я ведь ему поверяла свои мечты, он меня расспрашивал о детском доме… Но он таких вещей не признавал, сам ничего не праздновал. А я так страшно этого хотела, все время надеялась, мечтала, что хотя бы раз он сделает мне какой-нибудь сюрприз, подарок… и что-то лепетала на эту тему еще до этого дня, а утром в свой день рождения так дипломатично ему намекнула… и ушла на работу. Я знала, что он едет на какой-то там участок, думала, может, хоть букет цветов… Я вернулась с работы, все еще с надеждой ждала, приготовила ужин… и не дождалась до сегодняшнего дня. Такие вещи не забываются.
Шестого июня! Утром! Шестого июня Эва Гурская ранним вечером видела на участке двоих под моросящим дождиком…
— И это был последний раз? — уточнил Возняк, старательно скрывая волнение. — Не вернулся и уже больше никогда не показывался?
— Нет. Я совершенно уверена. Я тоже умею поставить на дверях ловушки так, чтобы знать, заходил сюда кто-нибудь без меня или нет…
Анне Бобрек Возняк поверил безоговорочно. Вроде как это должен был быть допрос, но получилась исповедь. Анна словно выбросила из себя многолетнюю муку. Из нее изливались разочарование, горечь, обида и навсегда загубленные надежды. Собственно говоря, это она должна была бы убить Бартоша, и Возняк почти мог бы в это поверить, если бы не ее спокойствие и безграничное смирение со случившимся. Нет, последние искорки своей несчастной надежды она сама не погасила бы.