Все студенческие вечеринки заканчивались одинаково. И эта не стала исключением. Ира немного побарахталась под безымянным соней, чтобы убедиться, что вместе они уже сделали все, что могли, выбралась сначала из-под него, затем из комнаты.
Потом было метро с мягким креозотовым сквознячком в лицо, надоевшая электричка, разболтанный, исцарапанный автобус, и темные улицы окраины… Расстроенная, с промокшими ногами и привычной, как безденежье, и столь же постылой девственностью добралась до кишащей тараканами комнатушки, которую, на зависть однокурсницам, очень дешево снимала уже третий год.
Ира горестно вздохнула. Привычно удерживая равновесие, левым локтем прижала комок одежек, правой рукой потянула из кармана газету. Эту нехитрую науку она освоила в первую же неделю самостоятельной жизни в Питере, но закреплять навыки приходилось каждый день. Все этапы требовали сноровки и сосредоточенного внимания, особенно зимой, когда голую задницу прихватывало стылой сыростью. В устойчивой, но страшно неудобной позе начала медленно рвать бумагу. Газетный листок был сухим и шершавым на ощупь. Прямо, как волчья шкура из запасников Эрмитажа.
На прошлой неделе три часа анализировали этот странный артефакт. Парни, борясь со скукой, выдавали глупейшие гипотезы, щедро и невпопад приплетая происки инопланетян и загадки загробного мира. Девчонки открыто перебрасывались записочками. Доцент Каверзнева, сама чуть не зевая, делала вид, что пытается разжечь интерес молодежи к пыльному хламу и украдкой поглядывала на часы. Дура, что ли эта Каверзнева? Лучшие головы отечественной истории и археологии уже плеши заработали на этой шкуре, а ей все неймется. Странная старая волчья шкура…
Кровь отлила от лица. Кожу на висках потянуло к затылку. В глазах на секунду даже потемнело. Вот ОНО! Вот ее шанс! Как же сразу не догадалась?! Это же так просто…
От нахлынувшего нетерпения заторопилась и чуть не растянулась на скользкой мерзости. Ничего, ничего, теперь у нее есть ДЕЛО! Она всем покажет! Теперь есть шкура, древняя волчья шкура. Загадочный артефакт, никому не нужный хлам.
— Дывысь, Мыколо! Кажись, ще однэ лицо з кавказськой национальнистю…
Что-то твердое неприятно уперлось Ире в бок. Она открыла глаза. Поезд стоял. Лампы заливали вагон ярким светом. Девушка обернулась и наткнулась взглядом на лоснящееся свиное рыло под милицейской фуражкой. В хмельных глазках невероятным образом смешались наглость и умиление.
— Ваши документы, хражда-а-а-аночка!
Ударило запахом лука и свежего самогона.
Ира окончательно проснулась, когда поняла, что мент-боров бесцеремонно тычет в ее бедро пальцем — фу, пакость! Маленький, будто игрушечный, автомат, чтобы не мешал, этот гад небрежно положил ей на ноги. Невыносимо противно было смотреть на короткопалые ручки, поросшие рыжим пухом, на засаленные обшлага мундира, и девушка перевела глаза на напарника «борова».