— Он так… не обращайте на него внимания, — попробовал успокоить я бабку.
— Какой не обращать, — поставила бабка лампу на стол. — Ладно, авось и на этот раз пронесет, не впервой… — покорно вздохнула она. — Проходите, христовые… раздевайтесь. В лесу, что ли, робили? С мешками, смотрю, с топорами.
— В лесу, бабушка… в лесу. Лесоустроители мы.
— А-а, кои визири-те рубят. Бывали здесь такие, бывали, — вспомнила бабка. — Лет, знать-то, десять назад были… тоже у меня останавливались. Вижу я вашу работу, вижу, когда по грибы да по ягоды иду.
— Во-во… не приютите нас, бабушка, денька на три?
— Приютю, как не приютить. Хошь скоко живите. Места на всех хватит.
Места у бабки хватало, не занимать. Изба большая, старинная, из потемневших, потрескавшихся, глазасто сучковатых бревен. Раньше, видно, здесь жила большая семья, изба была хорошо обихожена, были небось перегородки, закутки разные, но сейчас ничего такого в избе не осталось, порушили, может, на дрова в тяжелую годину иль на другие какие нужды, была лишь одна просторная, хоть футбол гоняй, комната, с широкой, как корабль, русской печью. Печь стояла чуть сбоку, отгораживая угол. За ней у бабки, видно, кухонка, в которую можно попасть с той и другой стороны печи. Изба, несмотря на могучесть лесин, осела в углах, печь тоже провалилась, пол, устланный половиками, ходил увалами, окна скособочились и тоже как бы плясали. Посреди комнаты — стол, накрытый вытертой клеенкой, у стены — кровать под лоскутным одеялом, с высокими облезлыми спинками, с множеством бронзовых шишечек, громоздкая, тяжелая и надежная. В переднем, красном углу — божница, но без единой иконки почему-то, в потемневших от времени простенках меж окнами — рамки с фотографиями.
— Да, попали мы в терем, — сказал Вадим, — того и гляди, потолок на голову рухнет.
Мы понимали Вадима, он был не столько избой недоволен, нам приходилось ночевать в домах и не с такими дырами, сколько тем, что в избе не оказалось кого-нибудь помоложе.
— Страшной, а пугливый, — задето отозвалась бабка. — Изба еще нас с тобой перестоит. Дедами рублена, не нонешними строителями.
Присматриваясь, привыкая к новому жилью, мы помаленьку раздевались: сняли свои жесткие, гремучие энцефалитки, пропахшие потом и смолой, стянули резиновые сапоги, осенью, в сырую погоду, в кирзачах много не находишь.
— Где бы умыться, бабушка? — справился Гера. — Колодца близко нету?
— Зачем вам колодец? Вон рукомойник в углу.
— Нам бы попросторнее место… нальем мы здесь.
— Тогда хоть комнатную воду-то возьмите, — бабка принесла с кухни полное ведро. — Можете во дворе прямо плескаться, не так дует.