Единственная радость этого дня – это то, что появился Ясь и присоединился к нам, под глазами у него синяки, рукав разорван, к счастью, пуля только царапнула его. Полк его разбит.
– Как же так, – качает головой Йоська, – мы только и слышали о польской армии, что она непобедима… Мы слышали о ней бравурные песни… И вдруг оказывается, что она не готова оказать сопротивление немцам…
– Нет, – возражает Ясь, – духом и сердцем готова, я могу вам часами рассказывать о примерах героизма… Но наше оружие и техника устарели… Идти сегодня в атаку на лошадях? Это безумие или героизм? Я думаю, и то и другое. Но это не безумие тех, кто шел в атаку. Это было безумие тех, кто отдал такой приказ. А теперь… Теперь, честно говоря, оборона Львова уже никому не нужна.
– Почему ты так думаешь? – удивляемся мы.
– Армия генерала Шиллинга из-под Кракова отступила на северо-восток. Группы генерала Соснковского уже не существует. Оборона, которую пытались организовать над Днестром, ликвидирована. Львов остался один на один с врагом.
Он это произносит так тихо, чтобы никто больше не услышал, но какой-то батяр, видимо, уловил последнюю фразу и крикнул:
– Это что за балак[77]? Как это один на один? Вы что, в каляпитер[78] бахнутые? Войско Польское на роверах еще моцне, как хулера! Но мы тем немцам зададим такого перца, что в портки наложат! Правда, хлупакы?
– Зихерово[79]! Держи штаммы[80] между нами и ниц не печалься! – откликаются его друзья, но больше к нам не цепляются.
Пополудни слышен грохот моторов, все напряглись, даже батяры повскакивали, и только и слышно:
– Шпануй[81], Миська! Курва, прет!
– Да что ты куцаешься[82]? Гибай в цинадры[83]!
– Не будь такой раптус-нервус[84]. Держись дышля[85]!
– Держи фасон, питолька[86]! Смотри – в портки не насри!
Так они себя подбадривают, а грохот тем временем нарастает, а с ним растет и тревога, это приближаются немцы, мы залегаем за баррикадами, и вдруг из-за поворота выскакивают два мотоцикла, за ними следующие и бронемашина, и только они приблизились к баррикаде, раздается команда «Огонь!» – раз, и второй, и третий. Не знаю, попала ли в цель моя или Йоськина винтовка, но один мотоцикл въехал прямо на баррикаду, а на дороге остались лежать два мотоцикла и разбитая бронемашина, а когда через минуту выполз танк, то и он был подбит так метко, что загородил улицу своим безвольным телом.
– Мамуньцю злота! Но, курва, здоровая гаргара[87]! – цокает языком батяр, кивая на танк.
– Теперь видишь, дурной каляфйор, жи то не пацалиха[88]? Хтил сьвижого люфта[89]! Получай!