Ну, поужинали, и дядька стал раздеваться спать ложиться и вдруг громко тетку зовет, а она на кухне посуду мыла. «Смотри, — говорит, — какая странность: бумажку-то ту, Кузьмы Данилыча купюру, я, оказывается, и не разменял вовсе, вот она в брючном кармане для часов лежит. Ах, ты, какая незадача, — говорит дядька, — я там захлопотался и совсем забыл, что ее свернул и отдельно в кармашек сунул машинально. А разменял-то совсем другую. Вот жаль, надо было этому чудаку ее отдать. Ну да ладно, обойдется». Развернул дядька бумажку, рассмотрел ее и удивленно так говорит: «Странно, никаких тут трех шестерок в номере вовсе и нет. Может, все-таки это не та бумажка, а ту я действительно разменял? Да нет, та самая. Эту я помню, потому что на ней чернильная клякса была, я ее приметил, и уголок еще был надорван. Вот, точно, надорванный уголок. Не пойму, — говорит, — какая муха укусила этого Кузьму. А, бог с ним, с Кузьмой, и с его дурацкой купюрой. Спать надо ложиться, и все».
Но тут его, Бориса, словно что-то ужалило. Надо, подумал он, поглядеть, что за бумажка. Странно ему все это показалось. Взял он у дядьки бумажку и стал ее так и сяк вертеть, разглядывать. Мало что бывает: все-таки у Кузьмы Данилыча часто иностранцы обедают… Комсомолец обязан проявлять бдительность, иностранцы бывают разные, большинство их, понятно, люди неплохие, специалисты, которые нам индустрию создавать помогают, или там братья по классу, что бегут от фашистского террора. Но могут попасться и лазутчики, враги. Вот он смотрел-смотрел те три червонца — по правде, он раньше и не держал в руках таких крупных купюр, поэтому он ее очень внимательно разглядывал — и вдруг увидел, что в одном месте написаны цифры «16817». Возможно, кто-нибудь просто баловался. А если нет? Подумал-подумал он и решил, что на всякий случай ему, как комсомольцу, надо сходить в ГПУ и показать там эту самую купюру. Товарищи разберутся, баловство это или что другое. Он просит как следует все проверить. Где бумажка? Да вот она, эта трехчервонная купюра.
Я стал рассматривать купюру. Это была обыкновенная денежная бумажка, далеко не новая, побывавшая в тысячах руках. На лицевой стороне ее возле «сеятеля» темнела чернильная клякса, в номере серии не значилось не только трех, но даже и одной шестерки. Я перевернул бумажку и сразу увидел небрежным росчерком написанное карандашом поверх замысловатых линий защитной сетки число «16817».
Пожалуй, попади она мне в руки где-нибудь в магазине или ресторане или в зарплату, мне и в голову не пришло бы обратить внимание на какие-то пять цифр, оставленные чьей-то неаккуратной руной. А этот веснушчатый мальчишка в юнгштурмовке, у которого в кармане не часто водятся не только хрустящие бумажки, но даже металлические кружочки, сумел взглянуть на три червонца острым, не потребительским глазом. Кроется за этими цифрами что-либо или нет, — взгляд этот все равно делает парню честь.