В тот миг раненый «Иван» в надежде на спасение тела вылез из люка до половины. Его комбинезон и танковый шлем были объяты пламенем, и он страшно орал от жуткой боли. В тот самый момент взрыв боевого запаса огромной силы сорвал башню, и цветком рваного металла развернул корпус грозной машины. Башня, пролетев несколько десятков метров, грохнулась в снег, превращая его в густой пар.
В бинокль видно было, как наши артиллеристы прыгали от радости вокруг своего орудия. Мне показалось, что это напоминало скорее удачное поражение мишени на стрельбище, а не стального большевистского чудовища. За этой тогда кажущейся легкостью стоял изнурительный и опасный труд простого немецкого солдата, брошенного фюрером в самое горнило этой войны.
Мы знали, что нас в России не будут встречать хлебом и солью по национальной традиции, но мы солдаты Великой Германии слепо верили в мудрость фюрера. Верили в успех дела Рейха, поэтому и стояли насмерть во имя грядущих немецких поколений.
Я ведь тогда еще не знал, что пройдет время, и благодаря Крамеру я по-новому взгляну на прошлое и будущее, которое было от меня очень далеко. Крамер одновременно странно любил и тут же ненавидел Россию. Я не понимал его. Уже позже узнал, что он русский немец из бывших колоний поволжских немецких кантонистов. Обер-лейтенант Крамер, наверное, мстил Сталину за расправу над своей семьей и над своим народом и эту ненависть выплескивал на всех большевиков. Что заставляло его воевать против своих соотечественников, и был ли тогда с ним Бог в его душе, так и останется для меня тайной до самой смерти моего командира. Его отношение к нам было совсем иное, чем отношение наших командиров истинных немцев. Социалистическая система сделала свое дело: Крамер был близок к солдату духом и делил с нами последний кусок хлеба и крышу над головой. Вот это и отличало его от наших господ офицеров, которые ели из фарфоровых тарелок хорошую пищу и спали на чистых простынях в то время, когда мы утопали в грязи.
— Кристиан, ты видел? Гренадеры сделали этого Ивана! Черт! Я не хотел бы оказаться в таком аду, но даже если это когда и случится, я умру достойно, чего и тебе желаю мой солдат. Сейчас постарайся точнее засечь огневые точки большевиков, ведь от этого зависит наше продвижение в их тыл, — сказал лейтенант и, достав карту города, разложил на своих коленях.
Мы сидели в отрытом нашими саперами окопе среди замерзших трупов большевиков и наших солдат. Хоронить тела было некому. Похоронные команды остались далеко в наших тылах, а пробиться к городу без свежих резервов было невозможно. Мы были окружены.