— Да ладно, — пожал плечами капитан. — Все едино на одном плотике плавать придется.
— Это точно, — кивнул Лукашин и повернул голову к командиру: — Слыхал, Саш? Полударин нам две удочки с собой засунул. Ну, нарыбачимся мы, пока спасатели найдут, до пенсии хватит…
И пилоты дружно расхохотались.
— Чего ты там высматриваешь, Алим? — поинтересовался Руслан у штурмана, прилипшего к иллюминатору.
— Где-то здесь Астрахань должна быть. А огней никаких не видно.
— Так мы в облачности сплошной идем, штурман. Забыл, что третий день снег валит? Так что, ничего ты сверху не увидишь. Не судьба, — Кимицко сверился с приборами и сообщил: — Командир, через пятьсот пятьдесят километров поворот на курс сто пятнадцать. Сиречь, через сорок минут лета.
— Понял, Руслан. Надеюсь, напомнить в точке поворота ты не забудешь?
— Само собой командир. Можно подумать, я забыл, кто тут главный.
Экипаж опять рассмеялся, а Кимицко, явно успевший рассказать свою историю всем знакомым уже не один раз, окликнул Ралусина:
— Майор, ты знаешь, как я в штурманы попал?
— Как? — переспросил Илья, поняв, что сейчас услышит что-то интересное.
— Да вот, с детства хотел самолетами управлять, — оживился капитан. — Как школу кончил, так с деревни прямой дорогой в летчики покатил. Ну, то, что на гражданке учиться никаких денег не хватит, я сразу просек. Потому в военное летное училище направился. Пришел в приемную комиссию, да так прямо и говорю: дескать, самолетами хочу управлять. А там в приемной комиссии майор один сидел. Он так хитро прищурился, и говорит: «Ты управлять самолетами хочешь, или за рычажки дергать?». Я, естественно, говорю, что управлять. А он тут и заявил: «Так тебе не к нам, тебе в штурмана идти нужно. Самолетами штурмана управляют. А пилоты так, только за рычаги по их команде дергают». Я, дурак, и поверил. А когда понял, в чем прикол состоит, уже первый курс почти закончил. Поздно было дергаться. Так теперь в штурманах и сижу. Командир, курс левее три градуса.
— А чего, прав был майор, — согласился подполковник, выполняя команду. — Ты и управляешь. Разве не так?
— С таким же успехом я и на компьютере управлять могу. Никаких ощущений. Сидишь, да на монитор таращишься.
— А я чем занимаюсь?
— У тебя, командир, рычажок есть. За него подергать можно. А я вроде говорящего компаса сижу, и все. Абыдно, слушай…
Горин не ответил, в кабине повисла тишина. И в этой тишине Илья впервые понял, в каком невероятном мраке он находится. Темнота за бортом самолета, темнота внутри. На видно ничего, кроме полусотни бледных индикаторов, лучащихся неестественными, зеленоватыми оттенками. Темнота на многие сотни метров снизу, темнота на миллионы километров сверху. Темнота впереди, позади — везде. И единственное, что позволяет поверить в существование горстки людей в крохотном теплом коконе, мчащемся со скоростью восьмисот километров в час — так это непрерывный равномерный гул, заставляющей мелко дрожать пол, стены, кресла, чехол с надувной лодкой.