Джудит, имевшая не больше представления о произошедшем за монастырскими стенами, чем кто-либо другой, тем не менее решила довести до конца свое намерение обновить гардеробы обеих сестер Ричарда, готовя их к предстоящему замужеству. Ежедневно из Руана доставляли тончайшие шелковые, льняные и шерстяные ткани. Платья, сорочки, шали прибывали и прибывали, пока комнаты в замке Фекана не превратились в склады нарядов для будущих невест.
Матильда, которой следовало бы принимать самое деятельное участие в этих приготовлениях, снова слегла, страдая от головных болей, мешавших ей уснуть. Эмма проводила долгие часы у постели сестры, передавая ей все слухи и сплетни о короле Англии и его дворе, которые ей довелось услышать, хотя у нее и было тяжело на сердце из-за предстоящей разлуки. Матильда, как она полагала, переживала даже больше, так как ей придется расстаться со всем для нее привычным и, хуже того, предстать перед королем, который намного ее старше, иметь дело с английскими придворными — чужаками, разговаривающими на непонятном языке.
От молодой жены короля будут ожидать многого, рассуждала Эмма: бремя, которое ей сложно было даже представить. Как сможет Матильда, никогда не отличавшаяся крепким здоровьем, справиться с трудностями своей новой жизни? Часто холодными ночами Эмма размышляла об этих тяготах, и ее сердце наполнялось страхом за сестру. А рядом — она знала это — в темноте лежала без сна Матильда. Однако каждая из сестер держала свои мысли при себе.
И так проходила неделя за неделей, пока в один из дней февраля, ближе к вечеру, не вернулась из обители Святой Анны вдовствующая герцогиня. Эмму вызвали к ней. Она застала свою мать одну в комнате. Та уже сняла платок, открыв длинную седую косу, кольцами уложенную на макушке. Герцогиня отогревала ладони у жаровни, и идущий снизу свет подчеркивал тонкие морщинки вокруг ее рта и глаз. Кивнув вошедшей Эмме, она снова перевела взгляд на тлеющие в жаровне угли и еще некоторое время помолчала. Эмма уловила непривычную обеспокоенность на ее лице, а также ее сходство с Матильдой, которого она раньше не замечала: острый нос и тонкая линия губ.
Наконец ее мать заговорила как будто сама с собой.
— События застали нас врасплох, и я не могу дожидаться возвращения твоих братьев, чтобы начать действовать.
Подняв на Эмму глаза, она кивнула на стоявший рядом табурет.
— Ты лучше присядь, Эмма, так как мне многое тебе нужно сказать.
Сердце Эммы объял страх. Она села на табурет, ожидая любого удара, готового на нее обрушиться.
— Как ты, вероятно, догадываешься, — начала она, — король Англии просит руки твоей сестры.