или что-то в этом роде.
Болеслао замерз и ему надо отлить. Он возвращается в дом, находит туалет и освобождает мочевой пузырь от всего виски, выпитого в течение воскресенья. Все еще воскресенье? Для него уже нет ни воскресений, ни понедельников. Он живет в вечном, не подлинном внутреннем воскресенье, не таком как у других. Опорожняясь, он разглядывает туалет. Ванна сухая, ею уже давно не пользовались. Да, эти моются в водоеме. Оставшись в пальто с поднятым воротником, Болеслао забирается в ванну, не выпуская из рук бутылку виски (стакан ему не нужен, как всегда бывает на последней стадии опьянения). Ему хорошо в сухой ванне, укутанным в любимое старое пальто, пахнущее как он сам, с бутылкой JB, зажатой в руке и упирающейся в живот.
Ванная комната вытянута вверх, с зеркалами, не выполняющими своей прямой функции из-за пристрастия хозяев к географии: они все закрыты картами. Туалетные принадлежности, как и все в этом доме, свидетельствуют об изысканном вкусе и его отсутствии. Народное лезвие соседствует с изящным инструментом для бритья, оснащенным тремя плавающими головками. Последняя модель из тех, что почти совсем ничего не весят. Болеслао понимает, что примитивной опасной бритвой пользуется Хулио Антонио, а с помощью последней модели бреет свои ноги Пилар.
Ему не составило бы никакого труда обработать Пилар, хотя зрелые женщины и не в его вкусе. Но он сделал бы ее со всеми удобствами, при свете полыхающего камина, вдоволь насмотревшись сначала на то, как она бреет полные сильные ноги изящной бритвой, а потом, овладев сзади, чтобы видеть/иметь ее большую задницу, уже покрытую маленькими оспинками целлюлита.
— Народ такой, что трахается как попало, — громко произносит Болеслао. И снова прикладывается к бутылке.
Конечно, я должен позвонить Андреа в отделение интенсивной терапии, хотя бы для того, чтобы спросить…
Похороны еще не скоро, и как-то нужно скоротать ночь. Прежде чем залезть в ванну, он запер дверь изнутри, так как собирался поспать. Но Болеслао не спит, а с закрытыми глазами вспоминает умопомрачительные летние дни, когда все вместе, раздевшись догола (и он тоже), они купались здесь, в этом же самом водоеме и трахались под деревьями (обычно он приезжал с очередной старой девой, с которой был как бы обручен). Его голову переполняют воспоминания о каком-то августе, обнаженных телах и зное, о выходных, пронизанных ярким светом. Тогда его еще ждала работа, кабинет (на несколько человек) и распорядок, необременительный после сумасбродной любви под высоко стоявшим солнцем.