Итак, Андреа уже сменила боль супружеской утраты на пустые хлопоты, направленные на удовлетворение тщеславия: гранды живописи, которым она, видимо, позвонила, придут на похороны ее мужа, что означает посмертное (пусть и кратковременное) признание художника, который не продавал своих картин.
Грок вешает трубку и продолжает расспрашивать услужливого бармена. Похоже, что кавалер на самом деле янки, так как живет в громадном и дорогом отеле неподалеку. Грок выходит на улицу к Хансу, ждавшему его с мотоциклом, работающим на холостом ходу, и дает указания куда ехать. Через несколько минут Грок блуждает в функциональном лабиринте пустого отеля (есть такой бестолковый функционализм, о котором А. сказал ему незадолго до смерти, в тот же вечер: «Что касается Аска, это уже маньеризм функционального»). Он расспрашивает ночных консьержей, объясняет как выглядит разыскиваемый, называет его фамилию (в клубе, кажется, его звали мистер Миллер), и, в конце концов, получает от девушки, одетой как стюардесса в форменную одежду отеля, информацию, что мистер Миллер и смуглая сеньорита покинули отель полчаса назад.
Грок возвращается к мотоциклу и садится на свое место позади Ханса. Разговор идет при включенном двигателе:
— И вовсе она не спит. Они прикончили то, что у них было, и вышли, скорее всего, чтобы пропустить еще по рюмке. А после мистер Миллер отвезет ее на такси домой.
— Мистер Миллер. То есть все-таки тупой янки.
— Ты знаешь, где живет Клара, Ханс.
— Оставь это, Грок. Клара уже спит.
— Ханс, скажи, только честно, где живет Клара.
— Ты пьян, Грок. Завтра ты и не вспомнишь о Кларе. К тому же в восемь мы должны быть на похоронах твоего друга.
— Я говорил с вдовой. Придут известные художники. И я не пьян. До восьми мы еще можем разыскать Клару.
— Для чего?
— Если у тебя снова кончился бензин, я возьму такси.
Ханс трогает мотоцикл с места, не проронив больше ни слова. Грок, полный сил, снова мчится по городу, спящему стоя, как огромный мамонт. Скоро выясняется, что они направляются в квартал Консепсьон, где по старой традиции живут незамужние проститутки.
Можно было бы сказать Хансу, что, хотя ему и хватило прыти переспать со старой Пилар на глазах у ее мужа, он не понимает, почему Грок ищет юную проститутку, несколькими часами раньше побрившую свой лобок для него, ради его прихоти. Грок мог бы сказать Хансу, что гоняется за золотым руном, как средневековые рыцари, о которых Ханс, как выходец из Центральной Европы, должен был бы знать больше, чем он. Золотое руно, в конце концов, это не что иное как символ прекрасного полового органа. Так считают историки. Грок с извечным постоянством ищет золотую вульву — в несовершеннолетней Флавии, в напичканной наркотиками подружке Хосе Лопеса, среди множества взрослых незамужних женщин и потаскушек почти подросткового возраста. Однако Ханс не более чем механик, и Грок молчит, в то время как маленький мотоцикл движется по М-30, как атомный муравей по тропе, к легендарному, построенному во франкистские времена кварталу Консепсьон, забытому и уже превратившемуся в руины, символизирующие закончившуюся эпоху.