* * *
Саша:
— Чур, моя мама!
Минутное замешательство и потом Галкин вопль:
— А голова мамина — чур, моя!
* * *
Саша, о маленьких ножницах:
— Мам, эти ножницы — грудные?
25 августа 46.
Ника была случайной свидетельницей такого разговора:
Саша, детям:
— Я разрушу ваш домик!
Галя:
— Не смей, я скажу маме.
Саша:
— Тогда я скажу папе, что ты меня ударила!
Тогда вмешалась Ника, спросив у детей, ударяла ли Галя Сашу. Все хором сказали — нет. Тогда Саша со слезами стала повторять:
— Нет, ударила, нет, ударила! Я скажу папе, и он мне поверит. Он мне поверит, а не Гале.
Это очень серьезно, очень тревожно. Но как всегда — не знаю, что нужно сделать. Для серьезного разговора на эту тему Саша слишком глупа еще. Отшлепать — она не поймет, за что. Простой выговор («Нехорошо говорить неправду, никто не поверит девочке, если она говорит неправду») не произведет на нее никакого впечатления.
Сказать: «Прости меня, я больше никогда не буду!» ей ничего не стоит.
21 сентября 46.
Саша придумала новое слово. Она сказала:
— Мама, я не забуду того, что ты мне говоришь, я не такая забудка, как Галя.
* * *
Я, по телефону:
— Я выеду в четыре!
Саша, по обыкновению с воплем:
— Нет, нет, ты не в четыре, а в пять поедешь!
Галя, иронически:
— Ребенок, знавший арифметику…
В этом замечании усматриваю тлетворное влияние Шуриного остроумия.
* * *
Саша:
— Мама, ты что, не слышишь? У тебя что, уш нету?
22 сентября 46.
Галя ходит в новую школу. Попала к молодой учительнице. Как остроумно заметил С. А. Гуревич[23], с точки зрения журналистской это хорошо, с точки зрения материнской — очень плохо.
Неопытная. Ребята едва научились узнавать подлежащее и сказуемое, а она уже требует, чтобы они находили сказуемое в безличном предложении, сказуемое, выраженное прилагательным, наречием и т. д.
Бестактная. Я послала ей записку, в которой просила посадить Галю ближе к доске, так как у нее после кори было осложнение на ухо, и она не совсем хорошо слышит. Прочитав записку, учительница сказала Гале: «Пусть мать принесет справку от врача».
Не знаю, как там с педагогической точки зрения, но, по-моему, нельзя давать ребенку понять, что не веришь его матери.
Потом: учительница все время требовала, чтобы Гале сшили коричневую форму. Пришлось покориться. Мама Соня купила коричневой шерсти и сама сшила чудесное платье. Галя полетела в школу как на крыльях, гордая и счастливая. Вернувшись смущенная, сказала:
— Чудна́я у нас Ирина Николаевна. Сама велела шить форму, а сама не радуется.
* * *
На днях было так:
— Шура, — сказала, я подхалимским голосом: — Мне очень хочется сегодня встретиться с Юшей, она здесь проездом. Я уйду часа на полтора.