— Ни в коем случае! — воскликнул Шура, так как Саша чувствовала себя не совсем хорошо.
— Очень тебя прошу, — продолжала я. — Там меня ждут, я обещала, я просила папу Абу побыть с детьми. Очень тебя прошу.
Секунду мы препирались — очень мягко, без воплей. И вдруг видим, лицо у Гали исказилось, и она начала плакать:
— Я хочу, — объяснила она мне потом сквозь слезы, — чтобы Шура тебя отпускал и чтобы ты ходила куда хочешь.
А Саша, услышав, что я ухожу, завопила:
— Нет, нет, не уходи! Не уходи! Завтра пойдешь, сегодня не ходи!
Таково соотношение сил в нашем семействе.
* * *
Саша, играя, говорит сама с собой:
— Здравствуйте, Петр Иванович! Как ваше желание? Живание? Как вы живете? Как ваши дети?
* * *
Я обращаюсь с детьми несдержанно, много кричу, сержусь из-за пустяков. Сашку — ту даже шлепаю. Самую малость, правда.
* * *
Саша стоит на кончике кровати.
— Упадешь! — предостерегаю я трижды.
— Не упаду! — отвечает она и, конечно, падает. Видимо, ушиблась не очень — не плачет.
Я говорю:
— Так тебе и надо!
Тогда Саша начинает судорожно рыдать, забивается в угол кровати и, когда я подхожу к ней, плача, говорит:
— Нет, нет, уходи, ты меня не пожалела, ты меня не пожалела — уходи.
* * *
Саша:
— До свиданья, счастливо, пока, всего хорошего! Передайте привет тому, к кому идете!
* * *
Саша:
— Какое странное говорение!
* * *
— Мама, это было давно? Лет назад?
* * *
Галя читает «Детство Никиты».
* * *
Саша раскладывает кубики и поет: «Тихо — окаянский флот!»
24 сентября 46.
Сегодня утром Галя нипочем не хотела вставать, хотя вчера легла рано. Я долго не могла добиться — в чем дело. Наконец Галя объяснила. Вчера учительница, увидев у нее в руках линейку, заподозрила ее в том, что она делала домашнее задание в классе (подчеркивала подлежащее и сказуемое). Галя объяснила, что вынула линейку по просьбе соседки. Ирина Николаевна не поверила и сказала:
— Девочки, кто видел, как Кулаковская подчеркивала в классе?
Какая-то девица подняла руку, и учительница поставила Гале в журнале двойку.
Галя, конечно, сказала правду: я видела, как она делала уроки и как подчеркивала эти злополучные подлежащие. Да если бы и не видела, поверила бы: что-что, а врать она не врет.
Галя. Сентябрь 1946 года.
28 сентября 46.
Саша:
— Мама, наше масло русское[24], значит, оно воевает с немцами?
29 сентября 46.
Саше часто — в трамвае, на бульваре — задают один и тот же вопрос: «Почему у тебя глазки такие черные? Они у тебя грязные, ты их не моешь?»
До сих пор Саша силилась как-то оправдаться: «Нет, — говорила она, — я моюсь, я купаюсь, я их с мылом мою!» — и ссылалась на меня: вот, мол, она может подтвердить.