Эшли непроизвольно дергала штанину своих обтрепавшихся шорт. Какая же она неумеха! Витор приехал с намерением заключить полюбовное соглашение (полюбовное прежде всего в собственных интересах), а чем ответила она? Неуемным упрямством и ядовитыми замечаниями. Как бы ни жаждала она сохранить за собой дом, глупо проявлять излишнюю язвительность. Не только в данный момент нуждалась она в доброжелательстве Витора, но и будет нуждаться. Так что было бы недальновидно… возможно, даже опасно делать из него явного врага.
— Я сожалею, что разозлила тебя своим нежеланием продать дом и что не совпадают наши мнения относительно тех неприятностей, которые могла бы доставить моя мастерская. Но почему бы не подождать, пока в виллы не въедут новые хозяева, и не спросить их? Если они будут против, я съеду. — Эшли засветилась своей самой очаровательной улыбкой, той самой, которой она в свое время обвораживала промышленных магнатов, а теперь своих клиентов.
— Нет, — ответил Витор.
— Нет? — Улыбка сошла с ее лица.
— Сказать по буквам? Н-Е-Т.
Эшли опять смотрела на свой дом. Почему он спорит? Почему не может понять, что она не уступит его требованиям и не уедет? Уезжай, пока не появился Томас.
— Тогда нам остается лить поступить, как полагается цивилизованным взрослым людям, и признать, что мы расходимся во мнениях, — предложила она, и собственные слова показались ей банальным советом покойной тетушки.
— Я-то могу быть цивилизованным и взрослым, а вот насчет тебя сомневаюсь, — грубовато ответил он и, достав из кармана белоснежный носовой платок, смахнул капельки пота со лба.
Эшли вновь изобразила свою очаровательную улыбку.
— Ладно, присылай свое письмо. Обещаю изучить его и ответить как можно быстрее.
— Обманываешь.
— На скрижалях ведь не записано, что мы обязательно должны схватиться, — возразила она, желая завершить встречу по-доброму.
В волнении она забыла о майке, та опять соскользнула с плеча, и Витор протянул руку.
— Ты имеешь в виду, что нам следует заняться любовью, а не войной? — спросил он, касаясь кончиками пальцев гладкой загорелой округлости ее обнаженного плеча.
Вовсе не это имела она в виду, во всяком случае не то, на что намекал его охрипший голос, а не то, что подразумевал взгляд его темных глаз. Она понижала, что должна ответить какой-нибудь беспечной остротой, которая вернула бы разговор на прозаический уровень, и объяснила бы, что именно она имела в виду, но ей было не до шуток. Она не могла думать ни о чем другом, кроме его прикосновения, небрежной, но весьма приятной ласки. Эшли проглотила ком, приказала себе отступить на шаг, но ноги отказывались повиноваться. Да что с ней в самом деле? Она легко отделывалась от приставаний Лейфа, так почему она не могла проделать то же самое сейчас?