— Сафьянов любит свою жену?
— Какая любовь? Привязанность и усталость. Она у него третья. И потом, Оксана — это человек, который будет терпеть все. Она будет устраивать безобразные скандалы, бегать по Москве и всем рассказывать, как ей изменяет Андрей. Но при этом никуда не денется.
— Какие сейчас отношения у Сафьянова с Ларисой? — Слава постарался придать своему голосу формальный оттенок.
— Никаких. Но мне почему-то кажется, что их роман полностью себя не изжил.
— Почему?
— Женская интуиция. — Померанцева обворожительно улыбнулась.
— Теперь — Метелина.
— Таня, — горестно вздохнула Померанцева, — Таня — глубоко больной человек. Замордованная жизнью женщина. Живет в придуманном каком-то мире. Настолько придуманном, что иногда даже забавно послушать, как она говорит о нем. Совершенно неприспособленная. Вокруг нее всегда нищета. Вообще удивляешься, как мало человеку нужно. А мы тут все что-то ноем еще: того нет, сего нет.
Кудряшов молчал. Катерина отвела глаза.
— Да, — выпалила она, — да, эта вобла сильно попортила мне жизнь. Ее бывший муж ей не пара. И никогда парой не был. Я его подобрала, отмыла, одела, с нужными людьми познакомила. Думала, и моя жизнь наладится. Но не судьба. Таня такую фигуру мне изобразила, такую пьесу разыграла, такой спектакль! Другая бы на моем месте в петлю полезла. Но я удержалась. Исключительно для того, чтобы не доставить Тане такого удовольствия. Причем, — горько усмехнулась, — мы же с ней одновременно забеременели. Он меня уговорил аборт сделать. А Танька родила. Вот в чем главная-то подлость. На хрен ей этот ребенок был? И ему? Вопросы еще будут?
В Константина Стрелецкого стреляли из проезжающей машины. Выстрела никто не слышал. Светлая «Ауди» пролетела как стрела и уже скрылась за поворотом, когда Стрелецкий с недоуменным лицом развернулся всем корпусом к своему бодигарду — тот только и успел, что машинально поддержать падающего хозяина. Человек из наружного наблюдения, с таким трудом выбитый Кудряшовым из скудного муровского наличного состава, устремился было за скоро удаляющейся тачкой, но, успев заметить всего лишь цвет и марку, тут же потерял ее в потоке машин. Передал по рации. Да что толку: прежде чем гаишники встали во фрунт, киллер бросил ее в тихом, безлюдном дворе…
Лариса шла по коридору больницы, кусая губы, глядя прямо перед собой дико и сосредоточенно. У дверей реанимации стояли два охранника. Лариса кивнула им, как старым знакомым.
— Не пустят все равно, — сказал один из них, — он без сознания.
— Халат мне дайте, — не слыша, попросила Лариса, — дайте мне халат.