- Я тебя понимаю, Гонсало, но не стоит спешить. Ты привык со всем управляться с помощью оружия, а в этом деле есть свои сложности.
Генерал Мола на секунду остановился, и его спутник, который держал его под руку, споткнулся. Боясь навлечь неодобрение того, кто с молчаливого согласия остальных обладал наибольшим авторитетом в триумвирате заговорщиков, Кейпо де Льяно устремил на Молу вопросительный взгляд. Тот приказал ему замолчать, приложив палец к губам, затем потянул за руку и показал на какой-то предмет на полу, едва заметный в сумерках коридора.
- Вот черт! Это еще что?
Мола поправил очки и наклонился.
- Похоже на окровавленную тряпку, - сказал он, не дотрагиваясь до предмета.
- Должно быть, уронил кто-то из прислуги.
- В таком помпезном доме? И не мечтай даже, Гонсало.
- Но тогда как ты это объяснишь?
- Дай подумать, - сказал опытный шахматист.
Энтони с испугом понял, что встревожившая генералов находка была его собственным платком, которым он перевязал руку после того, как поранил ее о стену, а потом, отвлеченный столькими происшествиями, забыл о его существовании и не помнил, где его обронил.
Генералы по-прежнему пребывали в недоумении.
- За нами шпионят? - предположил Кейпо де Льяно, протянув руку к карману кителя и вынимая пистолет.
- Не думаю. И убери ты эту штуку!
- Возможно, рассказ хромого не был такой уж ложью, как казался.
- Мы это разузнаем. Ты отправляйся обратно, а я пойду вперед. Если здесь кто-то бродит, то мы его окружим и узнаем, кто он. Если встретишься с Пако, расскажи ему обо всём.
Хотя страх парализовал его с головы до пят, Энтони понял, что таким путем они быстро его найдут, и на цыпочках последовал за Молой. Через некоторое время и не зная как, он очутился в приемной особняка. Там была дверь наружу, но он вспомнил о стоящих за ней охранниках и решил, что не стоит здесь выходить.
Глаза сбитого с толку сомнениями и тревогами беглеца остановились на "Смерти Актеона". Эта картина всегда вызывала в нем трепет, а в теперешних обстоятельствах это зрелище его взволновало вдвойне. Долгий период христианской цивилизации, а потом - буржуазной культуры - превратили греческую мифологию в объект поэтического воображения: в красивые истории с легким метафорическим оттенком.
Теперь же, напротив, образ высокомерного охотника, обреченного на мучительную смерть, раздираемого собаками только лишь за невольный и беглый взгляд на такую близкую, но беспощадную богиню, имел много общего с его собственным опытом. Тициан написал картину на заказ, но закончив ее, решил оставить себе по каким-то более серьезным причинам, чем финансовые интересы, честность и послушание помешали ему отдать картину. Она на всю жизнь осталась перед его глазами. Возможно, у великого венецианского живописца тоже произошла непростительная встреча, и он получил неумолимую стрелу, подумал Энтони.