4
Как песчинка в глазу, мешающая смотреть и вызывающая не столько боль, сколько раздражение, в лагере ежедневно, а иной раз и по нескольку раз на день появлялся власовский поручик.
Он строен и подтянут, Офицерский китель без морщинки облегал крепкую грудь, на брюках отутюжена острая как нож складка, и только на ногах были диссонирующие всему его лощеному виду простые солдатские ботинки на толстых подметках и с подкованными каблуками. На левом рукаве пестрела нашивка: на бело-красно-синем поле три желтые буквы РОА — Русская освободительная армия. Так величали себя власовцы. Мы их называли значительно проще и короче — рогатики, и это название исчерпывало все: и нашу к ним ненависть и авантюрную беспочвенность их «движения».
Фамилия поручика мне так и осталась неизвестной. Его звали Лешей. Случается, что человека до старости называют уменьшительным именем и относятся к нему не серьезно, а как к занятному, но неумному ребенку или душевнобольному. Примерно так относились и к Леше — уж слишком дурашливыми, бестолковыми и нарочито путаными были его объяснения «нового порядка», к которому звали нас власовцы.
Он регулярно приходил в нашу комнату. Каждый раз приносил с собой скандальную газетку «Заря», свежие немецкие новости и похабный анекдот, а в боковом кармане кителя — несколько номеров немецкой центральной газеты «Фелькишербеобахтер».
Костин под каким-нибудь предлогом выпроваживал меня из комнаты. Видимо, как новичка, меня остерегались. Мне было это не особенно приятно: как-никак недоверие, — но и большого горя я не испытывал. Беседы власовского агитатора меня отнюдь не привлекали. Я привык к своему положению лишнего, и как только входил Леша, я уходил за дверь.
Но однажды он остановил меня сам.
— Постойте, куда же вы?
— Пойду поброжу.
— А беседа?
— У вас достаточно слушателей. С ними и побеседуйте.
— Значит, вам неинтересно? Я молча пожал плечами.
— Садитесь с нами, — совсем другим тоном предложил Леша. — Расскажите нам, как вас выводили на расстрел.
— Ничего в этом нет интересного.
Предложение было для меня неожиданным и очень неприятным и ничего не сулило в будущем хорошего, кроме «особого положения» в лагере. Были люди на таком положении и незаметно исчезали.
— Кого? Его выводили на расстрел? — удивился Костин.
— Да. Его, — спокойно ответил Леша. — Не бойтесь, рассказывайте. Тут народ свой. — Он улыбнулся.
«Подлаживается…» — подумал я.
Судя по наводящим вопросам, Леша был кем-то хорошо информирован о жизни в Вольгасте и обо мне, в частности.
— Кто вам рассказал? — спросил я с досадой.