Отдать сумку? Поздно. Они завелись всерьез. Мое счастье, что слабенькие и хилые. Дети подвалов, наркоманы. Их рваные кроссовки и боли не причиняют, только один в больших берцах бухает с размаху в ребра, как таран. А вот черная остроносая туфля так и гвоздит!
Я перехватил тонкую щиколотку выше туфли и сильно дернул. Пацан упал, я мигом дотянулся схватить его за яйца и вывернул с силой. Он взвыл и скорчился.
Двумя руками держась за березу, я сумел подняться на ноги, пряча лицо от растопыренных пальцев, которые норовили ткнуть мне в глаза. Тут лямка сумки моей наконец лопнула от рывков, и грабители мои и убийцы бежали с ней и скрылись меж деревьев.
Вот гадство. Я остался без вещей.
Поверженный враг скорчился на боку, держась за свой детский размножительный аппарат. Надо было или свернуть ему шею для спокойствия, или как-то помочь. Они злопамятные, малолетки. Замурзанный, тощий, из зажмуренных глаз слезы. А рожа исцарапана, губы сжаты. Злой мальчишка.
Курево я держал в кармане, в пачке из-под «Бонда». Не помялось. И зажигалка осталась на месте.
— Куришь, крутой бандит? — спросил я, пуская дым.
— Убью, — глухо пообещал он с земли.
Через пять минут мы сидели рядом и курили по второй.
— Зачем же вы у своего, у старика отбираете? — говорил я. — Крутые — так бомбите воздушных челов (богатых людей). Взял приемник из тачки — и живи сытно.
— А чего тебе зря пропадать? — равнодушно сказал он. — Риска нет, а навар какой-никакой. Хоть покурить, может из барахла чего найдется.
— Ты уже убивал кого-нибудь? — спросил я.
Он пожал плечами. Нормальный подросток, мальчик даже, скорее. Джинсики не такие грязные, курточка нормальная, а туфли лаковые острия тянут на мужской размер. Видно, все лучшее в шайке себе отбирает. А личико — специфическое: припухлое, под смуглостью бледность землистая просвечивает, карие глаза злые и твердые. Санитар городских джунглей, не то крысеныш, не то волчонок.
— Из-за вас все зло, из-за паразитов, — сказал он.
— От меня тебе зло? — изумился я.
— От таких, как ты. Которые бросают своих беременных баб, а бабы потом идут на панель. Вас вообще всех кастрировать — и в колонию, работать, пока не сдохнете.
— Это тебя мать научила?
— Жизнь научила. Страну прогадили, совесть прогадили, а сами не сдохли.
Развитой ребенок. Опоздал комсоргом родиться.
— Что ты в жизни видел. А ты учиться не пробовал?
— Пробовал. В интернате. Хрен я туда вернусь. Лучше сдохну.
— Да вы все быстро дохнете. Дурью дырки набьете — и дохнете.
— Тебе еще в рот не ссали, — сказал мальчик наставительно. — Тебя еще на хор не ставили. Кому ты нужен, огрызок, ты вообще жизни не видел.