Так ведь и вы же, которые нас выкинули, которые из нас силы высосали, обобрали, надругались, — вы тоже ведь твари дрожащие. Всего боитесь, перед силой пресмыкаетесь, перед подлостью молчите, кусок свой жалкий в трудах зарабатываете.
Счастливы только сильные и храбрые. А сильные и храбрые в России только бандиты и воры.
Еще, правда, святые. Но их ведь сначала еще заморить надо.
Актер на пустыре повесился.
Строго говоря, он повесился не на пустыре, а на том же корпусе, в котором мы ночевали вчетвером, только снаружи. Там торчат разные штыри и торцы балок из стены этого цеха, вот он нашел веревку и на таком штыре повесился. Рядом ржавая бочка валялась, видно он ее подкатил, поставил на попа, а потом влез и оттолкнул ногой.
Теперь валить надо, пока всех не замели. Из автомата потом в ментовку позвоним. Увезут и спишут. Потом помянем.
Цех пустой, станки сто лет как увезли на металлолом, пол цементный выщерблен, окна выбиты, холод. Но конторка в углу, выгородка такая фанерная с крышей, сохранилась, не сожгли как-то. Вот если насобирать тряпок и картонных коробок и закрыть по возможности это ее огромное решетчатое окошко, закрепить эту всячину железячками в щели перегородки, и дверь тоже завесить чем можно, то там делается тепло. Ребята ее и обжили. Иногда там вечером прямо клуб: огонек, люди, разговор. Я там иногда оставался у них ночевать, если вечером выпьем, и к себе на трубы идти уже поздно, ночь, или дождь там, и вообще.
Вот вечером выпивали и базарили. Вонь поднялась — Горшок опять обгадился. Выкинули мы его вон: мой свой зад долбаный где хочешь, и штаны меняй как хочешь, люди сидят по-человечески, а ты где жрешь, там и срешь.
Синяк говорит:
— Был бы я мусульманин — убил бы тебя на хрен. А потому что ты свинья, а свинья животное поганое. Вот они молодцы, муслимы, поэтому их все больше. Потому что режут кого надо.
Ну, прогнали. Сидим. А Актер говорит:
— Ислам пить запрещает. Его трудно выдержать.
Еще помолчал и говорит:
— Не был бы я дурак — давно бы ислам принял. И уехал к черту… в Исламабад. Или в Египет — там хорошо.
— И чего тебе дураку там хорошо? Тепло, правда. Зато пить ведь запрещено! И кругом одна нищета, арабы, одним словом.
— И отлично. Во-первых, я бы не пил.
— А если б выпил?
— А расстреляли бы, и слава Богу. На хрен такая долбаная жизнь. А вообще если за это расстрел, то пить не будешь.
— Знаешь, если расстрел под вопросом, а выпить под носом — хрен устоишь!
— А главное, — продолжал Актер печально, следуя собственным мыслям, — по шариату нормально иметь четыре жены. Можно одну, но четыре нормальнее. Уважают тебя больше.