— Конспиратор…
— Вдову поэта Амину Джалиль регулярно вызывали на Лубянку, заставляли вечера напролёт стоять в коридоре. У неё дома оставалась пятилетняя дочь Чулпан. У вдовы поэта все время допытывались: нет ли каких-нибудь вестей от мужа? Кто к ним приходил и зачем? О чём говорили? Если она забывала о чём-то сказать, её поправляли и строго предупреждали.
— Знакомый почерк. Топтунов, значит, прикрепили…
— В апреле 1947 года имена татарских писателей Мусы Джалиля и Абдуллы Алиша были включены четвёртым управлением МГБ СССР в список особо опасных преступников, подозреваемых по целому ряду политических статей.
— Если б они оказались в СССР, то их точно бы к стенке приставили.
— В те же годы своё параллельное расследование проводил и друг поэта, критик и литературовед Гази Кашшаф. Тот самый, которому в одном из последних писем с фронта Джалиль завещал сбор и публикацию всего своего литературного наследия. Гази Кашшаф встречался с бывшими военнопленными и записывал их показания. Все свидетели единодушно утверждали, что Муса вёл подпольную работу против немцев, позднее был арестован и казнён в берлинской тюрьме.
— Герой! — восхитился Тимофей Молодцов.
— Но мало кто хотел признать его героизм… — ответил Равиль.
— Продолжай! — потребовал Василий. — Интересно же!
— А что, и продолжу! — заявил Равиль. — Когда таких показаний набралась целая папка, Кашшаф обратился к тогдашнему первому секретарю Татарского обкома КПСС Муратову с просьбой лично разобраться с делом Мусы Джалиля и его товарищей. Муратов ознакомился с материалами и передал папку в МГБ. Тогда Гази Кашшафа вызвали на Чёрное озеро и сделали строгое внушение: «Кто позволил Вам подменять компетентные органы?»
И всё же на Чёрном озере тоже не дураки сидели. Поняли, что Муса Джалиль невиновен. В органы безопасности поступали сведения о героическом подвиге поэта и по их собственным каналам. Резидент советской разведки в Италии Горшков ещё в ходе войны получил сведения о том, что в Берлине действует подпольная организация, во главе которой стоит татарский поэт Муса Джалиль. Горшков был уроженцем Казани, выпускником местного авиационного института, поэтому он знал о поэте ещё до войны, читал его произведения. На свой страх и риск резидент послал своего человека через линию фронта, чтобы связаться с подпольщиками и дать им необходимые инструкции. Но подпольщиков к этому времени уже арестовали.
В январе 1946 года в руки Горшкова попала третья Моабитская тетрадь, которую принёс в советское посольство в Риме турецкий подданный, этнический татарин Казим Миршан. Посольство переслало тетрадку в Москву, где её передали в «компетентные органы». Здесь следы третьей тетради затерялись.