— Мужчина, которого ты видел, — из другого мира, — подкинул фактов герцог.
— Тогда как? Хорошо, Рион, что ты хочешь мне сказать?
— Давай так — я рассказываю тебе последовательность своих размышлений, а ты пробуешь сделать вывод. И потом сравним наши результаты. Итак, что мы имеем? Долгая и странная болезнь Алиссии, при которой она чуть не умерла. Резкое изменение характера и привычек после выздоровления. Наличие опыта и талантов не присущих девушке до болезни. Редкой красоты голос, с запоминающимся тембром, и мастерское владение им, причем, школа вокала нетипична для наших краев. А теперь — дополнительные данные. Церенис — мир, параллельный нашему. Странный незнакомец, по результату направленного поиска, каким‑то образом оказавшийся ее возлюбленным…
— Подожди, откуда ты узнал, что у твоей жены был возлюбленный? — перебил Тремел.
— Сама проговорилась, в пылу выяснения отношений, — невесело усмехнулся герцог.
— Ну, и дела, — озадаченно протянул Гант.
— Продолжим. О чем я? Ах, да…. мужчина. Ну, ты его видел и понял, что он из себя представляет.
— Да, уж, знакомый типаж — собственник, потерявший то, что ему принадлежало, — хмыкнул Гант.
— А вот теперь, мы переходим к самому интересному. Женщина с портрета: ее глаза, ее голос и… ее смерть почти год назад. Вот те данные, которыми мне пришлось оперировать. Какие будут выводы?
Тремел задумчиво набивал трубку. Ему всегда хорошо думалось под это неспешное занятие.
Спустя некоторое время он цепко посмотрел на друга.
— Почти год, говоришь?
Лорд Аш — Шасси многозначительно кивнул.
— А когда наш многоуважаемый тестюшка изволил запрещенный ритуальчик провести?
— Мне нравится ход твоих мыслей, продолжай, — подбодрил Ганта Рэмион.
— Значит, настоящая Алиссия погибла, а ее место заняла женщина из другого мира? Так?
— Видимо, она очень хотела жить и мироздание откликнулось на ее призыв, позволив занять место более слабой девушки.
— Да, — глубокомысленно протянул граф, — вот это история… Что делать будем?
— А ничего, — беспечно отозвался лорд Рэмион, — лично меня все устраивает.
— Ну, а меня и подавно, — подытожил Гант, закурив, наконец, трубку.