Битва началась...
ГЛАВА 5
Едва Клепа и Рудак засели в кустах, как между ними началась ссора.
И чего нам в омут лезть? Чай, не острожники и не люди Князевы мы...-— бросив хмурый взгляд на рыжего, ворчливо протянул Рудак.
Сродники мои там, быть может,— буркнул в ответ Клепа.
И никакие они тебе не сродники, то все паренек выгадал. А ежели и впрямь сродники, то мне корысть какая?
Рыжий промолчал. Проверил лук и стрелы, оборвал с кустов листья, что могли помешать стрельбе.
Дряблолицый покосился на него и умолк.
Со стороны деревни слышался татарский говор, между избами мелькали ордынцы с факелами в руках. На солнце огонь был невидим, но едва факелы касались крыш, как высохший дерн начинал дымиться и вспыхивал синеватым пламенем. Двое татар приблизились к заваленной хворостом избе. Клепа поднял лук. Рудак, шепотом чертыхаясь, возился с тетивой. Вот ордынцы уже совсем рядом с кустом, где засели лесовики. Клепа рывком натянул тетиву, прицелился... И вдруг что-то тяжелое ударило его сзади по голове. Руки рыжего медленно разжались, соскочив- тая с тетивы стрела упала рядом с луком. Татарин, услыхав шум, подозрительно оглянулся. От страха Рудак задрожал, словно в лихорадке, сцепил зубы, боясь перевести дух. Пока ордынцы поджигали избу, напуганным зайцем таился в кустах. Когда же они удалились, бросился со всех ног прочь.
Выбежав из леса, Ивашко-кашевар подбежал к горящей избе. В зелени кустов скорее угадал, чем увидел, распростертое тело, метнулся туда. В орешнике ничком лежал Клепа, голова и рубище в крови, рядом лук и стрела. Ивашко склонился над товарищем. Убедившись, что рыжий жив, оторвал подол своей синей косоворотки, перевязал ему голову. Клепа застонал, открыл глаза. Узнал кашевара, с трудом прошептал:
— Спасай избу, там детишки...
Где Рудак? — тихо спросил станичник.
Лицо рыжего исказилось, он вздохнул, но не ответил. Ивашко прыжками понесся к пылающей избе.
Поначалу он попытался ослопом разбросить горящий хворост, чтобы пробиться к двери. Но вскоре убедился, что это долго, бросил зипун и, понатужившись, разорвал его пополам; обмотал руки и снова бросился к избе. Жар опалил бороду, но лесовик, расшвыривая пылающий сухостой, как одержимый, рвался в огонь. Вот-вот рухнут стропила — и тогда...
Наконец Ивашке удалось расчистить проход; на нем горела одежда, по обожженным щекам катились слезы. Попробовал открыть дверь, но она не поддавалась, отбросить же хворост не мог — обгорели, покрылись волдырями руки. Налег плечом — ничего... А из дома доносились ребячьи крики и плач. Тогда, собрав последние силы, Ивашко разбежался и ударом ноги все-таки вышиб дверь. Задыхаясь от жары и дыма, прохрипел: