Пролог
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
Я слушаю рокоты сечи И трубные крики татар.
Я вижу над Русью далече Широкий и тихий пожар.
А. Блок
Пролог
Из Кремля их повезли по Никольской улице Великого посада. Большая телега, которую тащили две низкорослые лошади, была окружена конными дружинниками великого князя Московского. В ней находились двое, руки у обоих были связаны за спиной. Один — молодой, угрюмо насупив рыжевато-белесые брови, сидел недвижимо, светлые глаза его, казалось, застыли. Второй — в годах, со свалявшимися седыми волосами и бородой, тревожно вертел головой по сторонам, бросая на стоявших вдоль улицы людей растерянные взгляды.
На Кучковом поле, куда наконец дотащилась телега, высился свежесрубленный помост. Вокруг него стояла конная и пешая стража в темных кафтанах и блестящих шлемах с высокими навершиями, с мечами в ножнах и копьями в руках. По всему полю пестря разноцветными одеждами толпился московский люд: бояре и боярыни в опашенях
>[1]и летниках, ремесленники и торговцы в зипунах и кафтанах, бабы в сарафанах и душегреях, монахи в рясах и нищие.
На небе клубились тяжелые осенние тучи, моросил холодный дождь. Было серо, пасмурно и тоскливо. Народ замер в тягостном, настороженном молчании. Такого на Москве еще не бывало. Впервые на миру, на людях должна свершиться казнь. И не каких-то там разбойников-душегубцев, а одного из первых бояр московских — Ивана Васильевича Вельяминова, сына последнего московского тысяцкого, главы московской земщины Василия Васильевича, который умер несколько лет назад. Второй осужденный — Некомат, сурожанин
>[2], богатый московский купец, друг покойного тысяцкого. Великий князь Московский Дмитрий Иванович обвинил их в измене и приговорил к смерти.
И вот на Кучковом поле появились великий князь и его брат Владимир Андреевич Серпуховский с ближними
боярами. Велено было начать казнь. Некомата повели первым. Он шел, не сопротивляясь, едва передвигая ноги, в одной разодранной до пояса рубахе и дрожал от холода и страха. До самого помоста Некомат кое-как держался, но когда поп торопливой скороговоркой отпустил ему грехи, а подручные палача взялись натягивать на его голову мешок, заскулил на все поле, громко и протяжно. Раздался глухой удар топора, плаха окрасилась кровью...
Пришел черед Ивана Васильевича. Он шагал в окружении княжеских дружинников, высоко подняв голову, глаза его не отрывались от плахи. Быстро взошел на помост, оттолкнув плечами стражу, закричал громко:
Не за свою обиду я крамолу против князя Дмитрия ковал! Не потому, что не дал мне Дмитрий стать по праву московским тысяцким, когда преставился мой батюшка!..
