На часах – четверть пятого, но за окном светло, и часам веры нет… массивный ключ с длинной цевкой лежал на столике, меж шкатулкой с бусами и старым канделябром. Марта взяла его… и положила на место. Она подошла к шкафу, тронула медные ручки его…
…если этот вернется, то Марте точно не жить.
…но разве она так уж боится смерти? Боится, но… справится со страхом.
Сунув в рот последнее печеньице, Марта вытащила из мотков пряжи ключ, отерла его о не слишком чистую рубаху. Ключ повернулся в замке беззвучно, и дверь открылась.
Жаль, что свеча почти погасла, темноты Марта боялась, пожалуй, больше, чем смерти.
– Спишь? – Губы касаются шеи.
– Сплю.
С ним легко соглашаться, и Кэри жмурится, поворачивается, прижимаясь к мужу.
– Совсем спишь?
– Угу.
В кольце его рук, уткнувшись носом в грудь.
– И не проснешься?
Легкий поцелуй в нос.
– Зачем?
– Просто так. – У Брокка светлые глаза, в которые ей нравится смотреть, смотреться, как в зеркала, только много-много лучше. – Ты знаешь, что ты очень красивая?
– Не знаю.
– Я же тебе только что сказал это?
– Все равно не знаю, скажи еще.
– Моя жена, – он шепчет, оставляя на коже след своих губ, – невероятно красивая женщина.
Смех. И палец на переносице.
– Вот только спать любит… и проспит все на свете.
– Что например?
– Завтрак.
– Я не голодна.
– Совсем-совсем? – Он переворачивается на спину, увлекая Кэри за собой.
– Немного… на тебе неудобно лежать!
– Почему?
И руку перекинул через спину, не позволяя слезть.
– Ты костлявый!
– Неправда.
– Правда. – Впрочем, так удобней его разглядывать… и странное дело, стыда Кэри не испытывает, скорее уж любопытство. – Костлявый и жилистый…
Загоревший на шее, а грудь бледная и с родинками, которые треугольником. И Кэри вычерчивает этот треугольник, от родинке к родинке… бесконечный путь.
– Кэр-р-ри…
И когда Брокк ее имя произносит, то внутри него что-то урчит… или это не от имени, но от голода? Тогда и вправду вставать бы надо, но не хочется.
А ночь закончилась, и Кэри немного страшно, вдруг да утро все изменит?
Он снова отстранится, и тогда…
– Кэри, – Брокк стряхивает ее, но не позволяет упасть, прижимает к кровати, целует в нос, – скажи, что бы я без тебя делал?
– Жил бы…
– …несоблазненным.
Он смеется, и от смеха становится легко-легко.
Ничего не изменится. Это ее муж… и ее дом… и ее жизнь, которая уже навсегда.
– Кэрри. – Он наклоняется, упираясь лбом в лоб. – Кэр-р-ри…
– Что?
– Ничего, просто так… или нельзя?
– Можно, наверное…
И старые часы оживают. Удары их эхом разносятся по дому, отмечая новый час жизни… и наверное, вправду пора вставать.