…я приду за тобой.
– Приходи. – Олаф перекатился на четвереньки и на колени встал, чувствуя, что мир вокруг утратил плотность. Кружится-вертится, трещит по швам. У мира много швов, его кроили наспех, и давным-давно, но годы прошли и нитки сгнили, вот рвутся.
Звук мерзкий.
А нутро мира, растревоженное, лезет…
…вскипают лужи под ногами, и горячий ветер летит по мостовой, гонит сухие листья, которые вот-вот вспыхнут…
…в Нижнем городе много дерева, а дерево загорается легко.
…но все-таки жаль, что никто не видит.
Она не видит. Ей бы Олаф рассказал, что чувствуешь, когда теряешь силу, медленно, капля за каплей воплощая в жизнь чужой рисунок. Он красив.
Тонкий костяк опорных столпов, и гибкие узлы-суставы. Аркада, которая разворачивается в глухом грязном переулке. И горячий дождь омывает ее, делая видимой.
Голова болит, просто-таки невыносимо болит, мешая сосредоточиться. А он почти закончил…
…отдохни.
Ей верить нельзя. Она крадется по следу Олафа. И искры пляшут в воздухе, садятся на рубашку его, прожигая… оставят на коже белые пятна, но искры – ничто.
…почему ты такой упрямый? Мы оба знаем, что ты принадлежишь мне.
– Нет. – Олаф рубашку стащил и почесал обожженное плечо. – Я не хочу принадлежать тебе… не тебе хочу принадлежать.
Он улыбнулся и, отступив, бросил взгляд на свое творение.
…покачнулся.
И упал. Лежал, глядя сквозь призрачную вязь силовых линий, слушая мелодичный напев огня.
…слышишь?
– Слышу.
Мягкий голос, колыбельная. И раскаленная колыбель.
– Душно. Отпусти.
…ветер вьюжит, но не снегом – пеплом, который горек. Олаф знает, Олаф помнит.
– Больно.
…боль уйдет.
Плавится кожа, стекает с ладоней на камень, и запах паленого мяса, волоса горелого перебивает прочие. Легкие горят, но надо дышать.
Встать.
На ноги, хотя бы на четвереньки, потянуться к силе, которой слишком много…
…зачем?
Затем, что он хочет жить.
Броня не защитит, но она ложится на плечи знакомой тяжестью. И растрескавшийся, разодранный мир блекнет. В нем, черно-белом, огонь – это белое.
Ночь – черное.
И тысяча один оттенок серого, который и позволяет верить, что мир объемен. Надо вставать.
Идти.
…куда?
Не слушать голос ее, она – ложь.
…просто ты боишься.
Да. Наверное…
…позволь мне забрать твои страхи…
Нет. Здесь и сейчас, в черно-белом мире каменных домов, труб, которые сами задыхались собственным дымом, гулкого прибоя и голоса, который заглушает иные голоса, он будет жить.
…зачем?
Просто жить.
…разве есть смысл?
Наверное, Олаф не знает, есть ли смысл. Осень вот есть, точнее была, и листья, которые падали на воду. Сама вода, тяжелая, мутная. Мусор на ней и ветер, который пробирался в старую баржу, подталкивая ее к пирсу. Порой он раскачивал колокол, и тот гулко вздыхал.