Клеймо не выведешь.
Сама забудешь, так найдутся те, которые напомнят.
…уехать.
Или притвориться, что уезжает, а самой…
…опасная игра. И леди Сольвейг не лгала, когда говорила, что отправит Таннис на тюремную баржу. С нее станется, пусть и не собственной холеной ручкой, которую замарать побрезгует. Да и к чему, когда кузен имеется?
Успокоиться.
И конверт взять. Деньги? Пригодятся… все одно Таннис не оставят в покое. Погонят… Оловянные злы… оловянный, деревянный… и еще стеклянный. Леди Евгения твердит о правильном написании слов, а Таннис зевает, ей скучно, но она пытается быть серьезной.
Ради Войтеха.
…неудачная у нее любовь, что первая, что вторая… глядишь, последняя, потому как лучше уж одной, чем вот так, в недоживую.
И вещи наново собирать. Белье. Платья. Несессер, который Кейрен купил, потому как даме несессер положен… она так и не открыла… пудра и тальк. Патентованное средство от веснушек, которые Таннис вывести пыталась, потому что из-за веснушек над ней смеялись, втихую, за спиной, тогда еще казалось, что именно веснушки виноваты…
…глупая-глупая женщина, которая пыталась притвориться кем-то другим.
А сердце почти успокоилось.
Саквояж вот не закрывается – это проблема… нести будет тяжело, но если попросить кучера… ключ Таннис в тайнике оставит, том, который за камнем. И да, у нее есть еще целый день, пусть после бессонной суматошной ночи – а сборы она начала вдруг и незадолго до рассвета – голова болит с немалой силой. Эта боль выматывает, и кофе не спасает.
Кофе вреден, и Таннис в принципе его не любит, но пьет, он горький, как лекарство.
…новый гость не дает себе труда стучать. Он входит, пригибая голову, потому что дверь для него слишком низка. Он снимает шляпу с широкими полями, украшенную не обычной лентой, но кожаным шнурком, и сбивает с нее снег.
– Все-таки поплакать решила? – спрашивает он, присаживаясь на стул. И садится лицом к спинке, широко расставив ноги.
На нем штаны из синей парусины и высокие сапоги с мятыми голенищами. Нечищеные, в снегу, в песке. Снег тает и грязно-песчаной лужей расползается по ковру. Гость же смотрит на Таннис.
А она и вправду разревелась… это все из-за состояния… плаксивость, надо полагать, тоже в нем весьма естественна.
– А ты… проверить пришел? – голос чужой, гулкий. – Не бойся, уезжаю.
Гость кивнул и, поддев носком сапога саквояж, поинтересовался:
– Вижу, что уезжаешь. Куда?
– Не твое собачье дело.
Вот только Райдо не согласился, он почесал рубец, пересекавший щеку, и сказал:
– Аккурат мое, хотя таки да, собачье… – И, пробуя выражение на вкус, с неизъяснимым удовольствием в голосе повторил: – Мое собачье дело… звучит, однако. Так куда, красавица, путь держишь? Опять сбежать решила?