Она не спрашивала – утверждала. И конверт лег на стол, а леди Сольвейг провела по скатерти ладонью, выравнивая складки. Нахмурилась… стряхнула хлебные крошки…
– Нет. – Таннис спрятала руки за спину.
Она не примет денег. Деньги у нее есть… были у нее деньги, но остались в Шеффолк-холле, как и та бабочка, Кейреном подаренная. А Шеффолк-холла больше нет… и выходит, что денег тоже нет… и бабочки.
Бабочки жаль.
– Полагаю, вы рассчитываете на моего сына? – Леди Сольвейг провела пальцем по стене.
Нельзя!
Не ей трогать ромашки… розовые ромашки в цвет медных кастрюль, которые Кейрен начищал песком…
Кейрен жив.
И вернется.
– Не спорю, его патологическая к вам привязанность дорого стоила нашему роду. – Леди Сольвейг глядела сквозь Таннис. – Не говоря уже об этой безумной идее с браком… вы же умная женщина…
…почти комплимент.
– …иначе не сумели бы удержать его. С предыдущими своими увлечениями Кейрен расставался легко и быстро. Вы – дело иное. И, пожалуй, не будь вы человеком…
…невозможное условие, и потому леди Сольвейг позволяет себе думать, что приняла бы Таннис, не будь она человеком.
– Однако вы сами должны понимать, сколь нелепа сама мысль о браке между вами. Уезжайте. Оставьте мальчика в покое.
– А если нет?
Леди Сольвейг молчала минуту. Она по-прежнему смотрела мимо Таннис, но взгляд неуловимо изменился…
…иней над прорубью. Тонкая пленка льда, под которой скрывается зеркало воды.
– Мне бы не хотелось прибегать к угрозам, – почти извинение, и пальцы гладят выгоревшую ромашку. – Однако, если вы не исчезнете из города, мне придется вам помочь. Кузен не откажет мне в небольшой… услуге. Я ведь не попрошу ничего незаконного. Ваша биография, милая… вы ведь сами прекрасно понимаете, где оказались бы, если бы не заступничество моего сына. Ньютом? Тюремная баржа?
Сказать, что она не посмеет?
Посмеет.
Зимняя женщина, которая твердо уверена, что действует во благо. Интересно, Таннис сама потом, позже, когда появится на свет ее собственный ребенок, тоже такой станет?
От одной мысли о подобном становится жутко.
– Уезжайте, милая.
Леди Сольвейг застегнула шубку.
– Надеюсь, послезавтра вас уже не будет в городе…
…послезавтра.
Есть еще остаток вечера, который проходит под пледом. Таннис набрасывает его на плечи, цепляется за шерсть и запах вина…
…послезавтра.
Слезы душат, наверное, накопилось за все и сразу, вот Таннис и ревет, беззвучно, обнимая себя, себя же жалея, потому что есть у нее время для слез. Остаток вечера… ночь… а белый конверт так и лежит на столике.
Выкуп?
Она так и не решилась к нему прикоснуться, точно само это прикосновение способно было оскорбить. Ерунда какая. Можно подумать, что она, Таннис, и вправду девица наиблагороднейших кровей… нечего себе лгать. Нечего притворяться.