Я теперь среди своих узлов в гриппе. Но уже жду кровать: выписала по Интернету.
Best regards,
Olga
18 октября 2004
Дорогой Владимир Вениаминович,
как точно Вы сказали о «мертвом языке»[143]. У меня теперь это уже определенное ощущение, прежде казалось недоразумениями: ну, Бродского язык мне не нравится, ну, тем более, еще множества… А теперь я вижу: их язык. Новое раннее средневековье.
Вчера слышала по Свободе, как М. Ч. трактовала «Петушки»: Веничка оплакивает трагедию своего народа, которая состоит в непробудном пьянстве и икоте. А другие об этом молчали и молчат!
Кстати, о некомплектности. Весь фокус в том, что нормален (даже в житейском смысле) у Пушкина — Моцарт. По сравнению с этим обычное противопоставление «всех» («тупой бессмысленной толпы») и «не всех» — сальериевская схема.
Посылаю энциклопедического СС — и заодно еще один рассказ о моем учителе фонетики.
Best regards,
Olga
Приложение 1. Сергей Сергеевич Аверинцев (ля Философской Энциклопедии)[144]
А. — филолог, историк культуры, историк христианства, переводчик и комментатор Св. Писания, классических и средневековых авторов и чрезвычайно своеобразный мыслитель. Мысль А. трудно разместить в общей диспозиции современных философских направлений; ее место уникально. Ее трудно «суммировать», поскольку она не представляет собой какой‑то последовательной «теории», оперирующей установленными «концептами». Позиция А. — мыслителя — не конструирование нек. формализованных обобщающих схем, а «служба понимания»: мысль А. служит тому слову, тому смыслу, которыми она занята в каждом конкретном случае. Но если темы его мысли меняются, то исходная позиция остается той же. А. опирается на опр. метафизические априорности, которые для него, в отл. от большинства современных мыслителей, сохраняют свою реальность и не требуют деструкции. С нек. приблизительностью можно определить труды А. как особого рода герменевтику; среди так или иначе соотносимых с ним имен можно назвать о. Павла Флоренского, А. Ф.Лосева, Этьена Жильсона. Первые работы А. были посвящены классической античности; последние годы отданы по преимуществу библеистике. Между двумя этими точками лежит большой творческий путь.
Круг исследовательских и переводческих интересов А. представляется необозримым, однако он отнюдь не эклектичен: все его темы связаны с судьбой европейской (шире, средиземноморской) цивилизации как цивилизации христианской, начиная с двух ее истоков — Афин и Иерусалима, античной и библейской традиции (исследование Плутарха, переводы Платона и ветхозаветных книг), через их синтез в раннехристианское время (новозаветная герменевтика, исследования арамейских источников НЗ, перевод и комментарий канонических Евангелий), через латинское (переводы св. Фомы Аквинского, латинской гимнографии, исследование схоластики) и византийское (не только греческое — переводы литургической поэзии, но также сирийское и коптское) Средневековье вплоть до самых значительных явлений XX в. (критика Шпенглера, Юнга, Хайдеггера, обзоры неотомистской мысли и т. д.). А. просматривает сквозные линии, своего рода архитектонику человеческой культуры (история «риторической культуры» в целом, судьба отдельных жанров), в центре которой стоит