Сперва стыда набирались, словно побирушки, потом их еще и ограбили… От этого инцидента исчезла вся радость от удачного выступления…
Никакие они не артисты. Обычные попрошайки…
Никогда больше не выйдет она на такой позор! Стыдно!
Катя налила коньяка и себе, выпила залпом, зажмурилась, чувствуя, как обожгло желудок теплом, и от этого тепла начал постепенно таять застывший внутри кусок льда.
Дима не возражал. Они принесли с собой три бутылки — ровно на столько им хватило после арбатского рэкета.
Девчонки сочувственно присоединились к ним. А Славка с Чикой где-то бродили, несмотря на то что давно стемнело.
Вернулись они веселые, с лихорадочным блеском в глазах, плеснули по чуть-чуть коньяка и загадочно поинтересовались:
— Ну, как улов, Дим? Полны карманы?
— Под ноль, — буркнул Димка.
Юлька с Иркой, перебивая друг друга, поведали парням о наглом арбатском грабеже.
— Ничего, завтра больше накапустишь, верно? — подмигнул Димке Чика. — Дадим ему в долг, Славка? Надо же другану настроение поднять.
— А что не дать? — хмыкнул тот. — Раз — и никаких проблем! Средство верное!
— И мне, Славочка, и мне… — заверещали девчонки, мгновенно догадавшись, о чем речь.
— Дорого выйдет, да и самим мало, — строго оборвал их Чика.
Славка набрал в стакан воды, прикинул на глаз, сколько в нем, и высыпал туда белый порошок.
— А что это? — спросила Катя. — Опять инсулин?
— Гораздо лучше! — хохотнул Чика. — Лекарство против страха, порошок от депрессии… Действует примерно как «Сникерс». Съел — и порядок!
— Вернее, ширнулся, — уточнил Славка, набирая в шприц два кубика. — Ну, кто первый?
— А! Давай! — закатал рукав Дима. — Сколько я буду должен?
— Завтра на свежую голову потолкуем, — ответил Чика.
Катя смотрела, как игла проткнула кожу на загорелой руке Димки и вошла в вену…
— А шприц одноразовый? — спросила она. — А то грязным можно и СПИД подцепить…
Все расхохотались.
— Одноразовый, — успокоил ее Славка. — Он у нас один такой… на все разы…
Димка растянулся на матрасе и закрыл глаза.
Он лежал, словно прислушиваясь к каким-то новым ощущениям внутри себя, а потом лицо его постепенно стало смягчаться. Насупленные брови распрямились, губы обмякли, рот приоткрылся…
И такое блаженно-счастливое было у него выражение лица, что Катя тоже закатала рукав.
— И мне… Можно?