Граф мурчит как кот и прислоняется ухом чуть выше живота.
− Его слышно? - с придыханием спрашивает он меня. Его голос срывается и не
хватает дыхания.
− Нет. Еще рано. Ты не почувствуешь его.
− Жаль. Я хочу слышать своего сына, чувствовать поддержку.
− О чем ты?
Я ощущаю, что эти слова Графа не пустой звук. Его что-то очень сильно беспокоит.
− Я боюсь не справиться со всем этим. Лучше было, когда никто не управлял мои
сердцем и чувствами. Легче ощущать себя бесчеловечным. Роботом, что не ведает любви.
Эмоции зашкаливают через край. Граф открывается мне. Я беру его лицо в ладони и
внимательно смотрю на него. Стараюсь запомнить каждую его черточку. Не знаю зачем, но так... на всякий случай.
− Ты жалеешь, что познакомился со мной? - с замиранием сердца я жду его ответа.
− Что?! Ты спрашиваешь меня о таком?! Это я должен спрашивать тебя: жалеешь ли
ты о том, что я испоганил тебе твою жизнь.
− Моя жизнь — это ты. Наш ребенок и ты — все, что я желаю.
− Не такой она должна быть в твои семнадцать лет. Не такой. Прости меня, - целует он
меня, едва прикасаясь. Он боится причинить мне боль. Он боится уничтожить меня. А я
боюсь, что он уже уничтожен мной. И осознание этого сильно давит.
− Граф, - он замирает. - мы сможем все преодолеть. Ты только будь рядом со мной.
Хорошо?
− Хорошо.
Это то слово, что мне нужно услышать. Я спокойно проваливаюсь в сон, ощущая руку
своего любимого поверх моей.
***
Проходит три месяца бесконечных мытарств Графа и моих попыток дожить еще один
«лишний» день.
Все это время я остаюсь в палате, что оборудована в лаборатории специально под
меня. Лишь бы я была рядом с Доком, рядом с жизненно-необходимым штампом, который
день ото дня действует все слабее и слабее. Его сила над ослабевает. Ребенок же
становится лишь сильнее. Он уже вовсю толкается и пихает меня, не давая спать ночами.
А днем мне совсем не сомкнуть глаз: Док все время «пытает» меня новые способами
сбивания температуры. Она уже поднимается от тридцати девяти до тридцати девяти и
семи. Мне остается совсем немного.
Граф приходит каждый день ко мне и просиживает около моей постели до вечера. Он
выглядит измотанным и уставшим. Все чаще я вижу на его руках синяки с
кровоподтеками, если он не успевает одеть свою рубашку поверх майки. Он
отмалчивается на все мои вопросы, а я не могу устроить ему истерику или скандал — нет
сил.
На его лице лишь изредка появляется некое подобие улыбки, когда он разговаривает с
ребенком, гладит мой изрядно увеличившейся живот и прикладывает свое ухо к нему, чтобы услышать своего сына. Лишь на это мгновение нас становится спокойно и легко.