В те тревожные дни у меня тоже родилось четверостишие в продолжение «Дорожной лирики» 1941 года, но само продолжение я так и не осилил, наверное, уже было не до того. В памяти сохранилось только начало:
И вот — сорок пятый год. Фронты Германию сузили.
Вновь мои помыслы вспенены грёзами детской мечты:
Я слышу — твой голос зовет за тысячу верст от Гузена,
В городе имени Ленина, милая девочка — ты!
В лагере формировали третий батальон фольксштурма. Берлин был окружен советскими войсками. 25 апреля на Эльбе произошла историческая встреча с американцами, о чем мы узнали уже на следующий день.
С этого дня комитет принял решение организовать по блокам ночное дежурство. Эсэсовцы, предчувствуя свой конец, готовились ворваться в лагерь с пулеметами. Других средств уничтожения лагеря они уже не имели — все поглотил фронт.
В помещениях, где располагалась эсэсовская охрана, ночи напролет шла поголовная пьянка. Дикие вопли, крики и песни раздавались оттуда до самого утра. Комитету стало известно, что связи с Гиммлером они давно не имеют и пытаются сами решить свою судьбу. Большая часть эсэсовского руководства была настроена весьма решительно. Но не все из них думали одинаково. После освобождения рассказывали, что заместитель коменданта Гузена хауптштурмфюрер СС Ян Бек в разгул очередной пьяной оргии встал в воротах брамы и заявил, что остальные пройдут в лагерь только через его труп. Было так или не было — сейчас сказать трудно, но то немногое, что мы знали о Беке, — он при Гитлере сам сидел — позволяло этому верить.
В результате, комитет принял довольно пассивное и не лучшее решение — в случае угрозы массового расстрела для нас не было другой альтернативы, как бросаться всем миром на пулеметы. Кому-то при этом придется погибнуть, другие же останутся в живых. В противном случае погибнут все.
Организованное восстание в Гузене осуществить было нельзя. Комитет это хорошо понимал: польская офицерская лига никогда не согласовывала свои действия с немногочисленным интернациональным комитетом, а чаще поступала наоборот, именно в жестких узконациональных интересах. Все это грозило в последний момент междоусобицей. Польская лига попросту боялась восстания узников и никогда бы его не допустила. Это подтвердили дальнейшие события. Кроме того, поляки работали по хозобеспечению эсэсовских казарм и в других службах жизнедеятельности лагеря и хорошо знали, где хранится оружие. Они зорко следили затем, чтобы никто в лагере, кроме поляков, вдень и час «икс» не смог заполучить оружие. В этом была трагедия Гузена. В Маутхаузене полякам-националистам противостояло более сплоченное интернациональное братство, да и сторонников новой народной Польши было там больше.