— Живу!
— Еще бы! Тебя ремонтировал сам профессор Оглоблин.
— Какой профессор?
— Которого ты обзывал всячески.
— Что ж он не признался, что профессор?
Разрядов с иронией покачал головой:
— Тут одна медсестра говорила: такой симпатичный интеллигентный майор, а ругается как сапожник.
— Нехорошо получилось, — согласился Гудзь. — Впрочем, женщин в операционной не было.
— Они тебя держали за руки.
— Да ну?!
При первом же обходе Гудзь извинился перед профессором.
— Вообще-то я, товарищ профессор, не ругаюсь. Простите, что так получилось.
Извинение фронтовика профессора не заботило. Он радовался, что раны заживают. Ведь пришлось чистить всю грудную клетку. Столько инородных предметов, как выразился профессор, не видел даже он, вернувший в строй тысячи больных и раненых.
Вскоре майор и профессор, несмотря на значительную разницу в возрасте, крепко подружились. Выздоравливающий торопил своего нового друга: он мечтал снова попасть на фронт, но он знал, что с такими ранениями в строй вернуться немыслимо.
И все же именно профессор Оглоблин вселил ему веру в полное выздоровление.
— Знаю, где твои, Паша, мысли, — говорил профессор. — Поэтому теперь тебе может помочь только спорт.
Профессор Оглоблин направил майора Гудзя на лечение в Москву. После медицинской комиссии там его вызвали в отдел кадров, предложили службу в учебном центре по подготовке танкистов.
— Я прошу послать меня на фронт, — стоял на своем Гудзь.
В конце концов он добился назначения в армию, которой командовал генерал Чуйков. На радостях майор Гудзь послал письмо профессору Оглоблину. Он писал:
«Раны зажили, как в сказке. Впереди фронт. Но свою новую танковую кожанку, надеюсь, больше не испорчу».
Он представил, как, читая эти строчки, профессор улыбнется, вспомнит свою любимую поговорку: «Бог предполагает, врач располагает».
Начиналась осень сорок третьего года. Наши войска выходили к Днепру.
У Днепра в полку оказалось людей меньше, чем в штатной роте. Не осталось никого, кто ни разу не побывал в госпитале. Танкисты забыли, когда последний раз спали под крышей, в домашнем уюте. Только загрузился боеприпасами — команда: «Вперед!» Полк выполнял боевые задачи, обходясь пятью машинами.
Чем ближе к Запорожью, тем упорнее сопротивлялись фашисты. Наши штурмовики буквально выжигали немецкие траншеи. Артиллерия перепахивала доты и дзоты. А поднимется пехота в атаку — навстречу кинжальный пулеметный огонь. Его принимали на себя КВ, ведя к Днепру пехотинцев. Каждая траншея бралась гусеницами и штыками.
Однажды в минуты затишья (наша авиация бомбила немецкие окопы), заправляя машины горючим, подполковник Гудзь сквозь разрывы дыма увидел разрушенные дома, догадался — это Запорожье. Правее, словно отгораживая воду, лежала плотина мертвой электростанции. Плотина представляла собой серую бесформенную груду развалин. Из воды выступали камни — знаменитые днепровские пороги.