— В руках толкового скорняка она станет как из магазина.
Обидный «тряпичный» разговор не давал забыться. «Ну мужики! Тут конец подходит, а их заботит изодранная тужурка».
Майор Гудзь лежал на белом столе в освещении электрических ламп. Мельтешили белые халаты. И тут ноздри уловили запах незнакомого лекарства. Глицерин не глицерин. Должно быть, на вкус оно приторно-сладкое.
— Ну, танкист, давай на откровенную, — голос властный, но доброжелательный. — Ты меня слышишь?
— Да.
— Дела неважные.
— Догадываюсь.
— Твои легкие забиты шерстью и кожей.
— Вынимай.
— Предупреждаю, буду чистить и оперировать с местным наркозом. Согласен?
— Да.
— На всякий случай тебя придержат наши добрые молодцы. Не возражаешь?
— Нет.
— Тогда начнем.
Что это была за операция — никому не пожелаешь. Раненый сцепил зубы, чтоб не кричать. Но когда из глубины легких врач принялся извлекать куски кожаной тужурки, боль взяла верх над силой воли.
— Изверг.
— Еще что?
— Коновал.
Глядя через пенсне, не обижаясь и не прекращая беседы, врач ловко вынимал пинцетом клочья шерсти, куски сукна и хромовой кожи. И все это из грудной клетки. И все на глазах раненого.
— Ты хоть глаза закрой!
— Давай!..
Боль перешла все границы терпимости. Она жгла, как расплавленный металл, била, пронизывала воспаленный мозг. Временами чудилось, он, Павел Гудзь, Прометей, прикованный к ребристой гранитной скале, и орел в белом колпаке и пенсне стальными никелированными когтями раздирает его иссеченную осколками грудь, доставая из нее по кусочкам залитое кровью, но еще трепетное сердце.
— А вот и железо! — обрадованно сообщил врач.
Майор услышал отчетливый звук ударившегося о посудину осколка. Звук раздавался еще и еще. Раненый насчитал пять осколков. Но он ошибся: их оказалось шесть, а ран, включая пулевые, восемь.
Потом раны чистили, промывали. Наконец в работу пошла игла.
— Хватит! Не могу!!
Врач успокоил:
— Кожанку вытащили. Белье вытащили. Осколки вытащили. Что еще?
Перед глазами мелькали волосатые руки врача. Шелковая нитка стежок за стежком зашнуровывала раны.
— Хватит!!
— Все, — говорил врач, продолжая работать.
Санитары отпустили раненому руки, и он, собрав в себе последние силы, рванулся, встал на ноги.
— Лежать! — крикнул врач и уже по-будничному добавил: — Тебя, майор, отнесут.
— Я сам… — Гудзь шагнул из операционной.
Боль утихла не скоро, но утихла. И тогда навалился сон, тяжелый, долгий, как вьюжная зимняя ночь.
Первым, кого он увидел, раскрыв глаза, был майор Разрядов. В длинном халате, в бинтах, бледный, но веселый.
— Ну как после капитального ремонта?