При этих словах он взял рабочий ящик, стоявший на геридоне подле игорного стола, положил в него восемь тысяч франков, лежавшие перед ним, и подал его графине.
— Но я не знаю, должна ли я принять, — отвечала госпожа М…, — такую значительную сумму?
— Я предлагаю ее, — возразил, улыбаясь, граф, — не от себя одного; большая часть его принадлежит этим господам, и их-то должна благодарить мадемуазель Евгения от имени тех, кому она покровительствует.
Сказав это, он пошел в танцевальный зал, а ящик, наполненный золотом и банковскими билетами, остался в руках графини.
— Вот один из оригиналов, — сказала мне госпожа М… — Он увидел женщину, с которой ему хочется танцевать, и вот цена, которую он платит за это удовольствие. Однако надо спрятать этот ящик. Позвольте мне проводить вас в танцевальный зал.
Едва я присела в бальном зале, как граф подошел ко мне и пригласил танцевать.
Мне тотчас вспомнились слова графини. Я покраснела, подавая ему свой список, в который уже были внесены имена кавалеров. Он перевернул его и, как будто не желая видеть свое имя рядом с другими, написал его на верху страницы: "На седьмую кадриль". Потом возвратил мне, сказав несколько слов, но из-за смущения я не запомнила их; граф, подойдя к дверям, прислонился к ним. Я была почти готова просить матушку уехать; я дрожала так сильно, что, казалось, не могла удержаться на ногах. К счастью, в это время раздался летучий и блестящий аккорд. Танцы отменялись. Сам Лист[20] сел за фортепьяно.
Он играл Invitation a la valse de Weber[21].
Никогда искусный артист не достигал такого совершенства в исполнении или, может быть, никогда я не находилась в таком состоянии, когда душа так расположена к этой музыке, страстной и грустной; мне казалось, я слышу в первый раз, как умоляет, стонет и негодует эта страдающая душа, которую автор "Фрейшица"[22] растворил во вздохах своей мелодии. Все, что может выразить музыка, этот язык ангелов: надежду, горесть, грусть — все это было выражено в вариациях, импровизированных вдохновением артиста, которые следовали за мотивом, словно объясняя основную тему. Я сама часто играла эту блестящую фантазию и удивлялась теперь, слыша ее вновь созданную мастером и находя в ней такие вещи, о которых и не подозревала. Был ли причиной этого удивительный талант музыканта, исполняющего их, или новое состояние моей души? Руки ли виртуоза, скользившие по клавишам, сумели отыскать в мелодии те незаметные другим драгоценные россыпи чувств, или это мое бедное впечатлительное сердце получило такое сильное потрясение, что дремавшие чувства пробудились в нем? Во всяком случае, действие было волшебное; звуки волновались в воздухе, как пары, и наполняли меня мелодией. В эту минуту я подняла глаза; взгляд графа был устремлен на меня; я быстро опустила голову, но было поздно: я перестала видеть его, но чувствовала взгляд, смущавший меня; кровь бросилась в лицо, и невольная дрожь охватила меня. Вскоре Лист встал; я услышала гул людей, теснившихся вокруг него с восторженными приветствиями; я думала, что в этой суете граф покинул свое место, и в самом деле, осмелясь поднять голову, не увидела уже его у двери; я перевела дыхание, но не смела искать его глазами; я боялась опять встретить его взгляд и предпочитала не знать, где он был.