— Да, — продолжал я, прерывая ее, — мы уже скоро будем там. Мы найдем на зиму небольшой домик в Соренто или Ре-зино. Вы проведете там зиму, согреваемая солнцем, которое никогда не тускнеет. Потом весною вы возвратитесь к жизни со всей природой… Но что с вами? Боже мой!..
— О, как я страдаю! — сказала Полина холодея и прижимая руку к своему сердцу. — Вы видите, Альфред, смерть ревнует даже к нашим мечтам, и она посылает мне болезнь, чтобы пробудить нас.
Мы пробыли в молчании до тех пор, пока пристали к берегу. Полина хотела идти, но была так слаба, что колени ее подгибались. Наступала ночь, я взял ее на руки и перенес в гостиницу.
Я приказал отвести себе комнату подле той, в которой поместил Полину. Давно уже между нами было нечто непорочное, братское и священное, которое позволяло ей засыпать на глазах у меня, как на глазах матери. Потом, видя, что она страдала более, чем когда-нибудь, и не надеясь продолжить наше путешествие на следующий день, я послал нарочного в моей карете, чтобы найти в Милане и привезти в Сесто доктора Скарпа.
Возвращаясь к Полине, я нашел ее лежащей, и сел у изголовья ее постели. Мне казалось, что она хотела о чем-то спросить меня, но не смеет. В двадцатый раз я заметил ее взор, устремленный на меня с необъяснимым выражением сомнения.
— Что вам угодно? — сказал я. — Вы хотите о чем-то спросить меня и не смеете? Вот уже несколько раз вы посмотрели на меня так странно! Разве я не друг, не брат ваш?
— О! Вы более, чем все это! — отвечала она. — И нет имени, чтобы выразить то, что вы есть. Да, да, меня мучит сомнение — ужасное сомнение!.. Я объясню его после, в ту минуту, когда вы не осмелитесь лгать. Но теперь еще не время. Я смотрю на вас, чтобы видеть вас как можно дольше, смотрю, потому что люблю вас!..
Я положил ее голову на свое плечо. Мы пробыли в таком положении целый час, в продолжение которого я чувствовал ее влажное дыхание на моей щеке и биение ее сердца на своей груди. Наконец, она сказала, что ей лучше, и просила меня удалиться. Я встал и, по обыкновению, хотел поцеловать ее в лоб, но она обвила меня руками и прижала свои губы к моим. "Я люблю тебя!” — прошептала она в поцелуе и упала на постель. Я хотел взять ее на руки, но она оттолкнула меня тихонько, не открывая глаз. "Оставь меня, мой Альфред! — сказала она. — Я люблю тебя… я очень… очень счастлива!.."
Я вышел из ее комнаты. Я не мог оставаться там, находясь в волнении, в которое привел меня этот лихорадочный поцелуй. Возвратясь в свою комнату, я оставил общую дверь полуотворенной, чтобы бежать к Полине при малейшем шуме. Потом, вместо того, чтобы лечь, снял с себя верхнее платье и отворил окно, желая немного освежиться.