В семь часов дверь распахнулась, и мужчины шумной гурьбой вошли и уселись за стол. Блю и Расти, два работника станции, оказались пожилыми людьми с худыми лицами, опаленными жарким австралийским солнцем, очень добрыми глазами, исчезавшими в сетке морщинок, когда они улыбались.
Эндрю и Бант были два джакеру, чьи комнаты были расположены рядом с ее собственной. Им было не больше девятнадцати — двадцати, и обоим предстояло провести в Ридли Хиллз несколько лет, чтобы приобрести необходимый опыт, прежде чем занять более ответственные посты на других станциях. У них были румяные загорелые, гладкие лица, а влажные волосы были тщательно приглажены. Их глаза тоже смотрели доброжелательно, когда они перевели их с жирных кусков мяса причудливых размеров и форм, расползшегося картофеля и подгоревших лепешек на испуганное, разрумянившееся лицо новой поварихи. Они быстро поели в смущенном молчании, явно проголодавшись: у мальчиков был неутолимый аппетит, свойственный всем юнцам. Двое старших обладали философской терпимостью тех, кому случалось видеть еду и похуже этой.
Лу, осторожно наблюдала за ними, унося и подавая тарелки и наконец принеся им чашки, полные дымящегося черного чая. Она была благодарна им за их тактичность. Лу так измучилась в мясном чулане, пытаясь нарезать отбивные с полутуши овцы, которая там висела! Сначала она положила ее на большую деревянную колоду и пыталась разрезать ножом, потом отчаянно ее пилила и, наконец, стала рубить большим мясным резаком, удары которого никак не приходились на одно и то же место. Унося истерзанную, полную костей кучу мяса на кухню, она почти отчаялась приготовить ее вовремя, к семи. А вот теперь худшее было почти позади.
Ее руки дрожали, когда она заканчивала собирать поднос для Стива Брайента. Она выбрала самые приличные отбивные, просмотрела почерневшие лепешки, чтобы выбрать менее пригоревшие. Картофель весь был водянистый, тут выбирать было не из чего.
О, Боже, думала она. Что он сделает? Что он скажет? По крайней мере поднос, кажется, выглядит красиво! Лу потратила на это немало усилий. Серебро сияло. Салфетка была белоснежной. Она выбрала самую красивую посуду и поставила в углу подноса крошечную вазочку с зимними цветами и апельсиновыми листьями. Лу успокоила руки, подняла поднос и отнесла его по переходу к веранде туда, где из-под двери кабинета вырывалась тоненькая полоска света. Она робко постучала, дождалась приглашения войти, уравновесила поднос на поднятом колене и повернула ручку двери.
Стивен Брайент сидел за большим письменным столом, перед ним лежал раскрытый гроссбух, а кругом были разложены аккуратные стопки бумаг. Настольная лампа над его головой отбрасывала свет на жесткие темные волосы, иссиня-черные там, где их намочил недавно принятый им душ. Лу почувствовала, что сердце ее чуть дрогнуло при виде этого сурового, красивого профиля, упорного подбородка, сильных загорелых рук и спокойной силы крупного мужского тела, небрежно откинувшегося в вертящемся кресле. Он выглядел так, как будто ничто и никогда его не испугает и не заставит сдаться. Ему никогда не понять, что значит чувствовать себя затравленной ланью, не уверенной в себе, одинокой и лишенной доверия.