— Ну, что? — спрашивают меня сразу же несколько таких же, как и я девчонок с неопределенной судьбой, как только я выхожу за дверь. — Что она сказала? Приняла?
— Сказала, что я буду до первой сессии вольнооперде…,— запнулась, смущенно, потому что мы так между собой перед этим шутили и я, неоднократно повторяя, коверкала это слово, как все мы — играясь, потому невольно выпалила, но тут, же поправилась, — вольноопределяющейся…
— А?….— тянут одни разочарованно, а другие, с усмешкой и унижающе гадко, — вольнооперделяющейся….— слышу от них с издевкой.
Я уже хочу поправить их, как тут вспомнила, что она мне напоследок, перед самым выходом из кабинета передала, чтобы я позвала следующую девчонку и я, поднимая смущенное лицо, говорю, почему-то глядя в глаза, одной из взволнованных девчонок:
— Мадмуазель Тенардье! Тенардье, следующая должна зайти….
— Я? — Переспрашивает та, на которую я невольно уставилась, а она среди всех выделялась.
— А ты мадмуазель, Тенардье?…
— Да она, она! Пропустите девки, мадмуазель.… Вот еще что придумала Жанка? Ей, видите ли, мало нас унизить отказом, так она еще и с издевкой нам, мол, мадмуазели мы все для нее, мадмуазели, как будто мы самые настоящие б… Недаром о ней все…
Дверь приоткрывается, и я слышу, как Жаннетт громко:
— Мадмуазель Тенардье! Тенардье, я сказала!
— Я Тенардье, я! — сказала очередная жертва или избранница? И отталкивая нас, исчезает за дверью…
Потом все невероятно…
После меня и Тенардье Жанка никого не приглашает, вместо того сидит там одна, молчит за дверью, а мы все топчемся, не решаясь заглянуть и спросить. И только одна из девчонок, та, что была такая грубая и довольно высокая, которую сразу же все почему-то прозвали Малышкой, взялась за ручку двери, оттесняя нас в сторону, да громко так, никого не стесняясь.
— А я так не могу! Все, девки! Богословите, иду за приговором, — и потянула дверь на себя…
— Нет! Никого больше! Все свободны. А Тенардье и Красивая — зайдите! — Громко и четко, как обрезала, жестко и неумолимо отчеканила Жаннет.
— А я? — Громко, все та же — высокая Малышка.
— Нет! Никого больше! Все остальные свободны!
У меня, как только слышу неумолимый приговор остальным, сердце заходится от переживаний за них и собственного волнения, неожиданной радости и надежды за то, что я не разделила их судьбу, и проскочила, и я, теперь сама уже, отталкивая, и отрывая руку высокой девушки от двери.
— Нам можно? — спрашиваю с волнением и подобострастием, заглядывая в дверь.
— Да, заходите и дверь за собой прикройте плотнее…
Потом мы стоим и слушаем от Жаннки такие слова.… И не сразу до меня доходит, что мы все еще имеем шанс учиться в университете, и что я и Тенардье, мы словно избранные. Остальных отвадили, они не прошли по конкурсу, а мы — те, кто, хоть и недобрали баллов, и их не хватило на зачисление, но мы остались. Нас зачислили условно и Жаннет об этом нам растолковывала.