– Ради всего святого, не браните ее… – отозвалась Зоица, не отнимая рук от лица. – Она услышит вас и отомстит вам… А я вас люблю, мне вас жаль.
Дебрянский во все глаза смотрел на нее – с глубоким изумлением, как на сумасшедшую.
– Хорошо… – медленно произнес он, – если это вам так неприятно, я перестану, хотя и продолжаю недоумевать, как может слышать и разуметь мои слова особа, находящаяся за пять верст от нас и не знающая языка, на котором мы говорим? Что за телепатия такая? Но на своем праве получить от вас ответ – что связывает вас с этой удивительной особой – я настаиваю.
Зоица открыла лицо. Оно было печально, но решительно.
– Я не могу дать вам ответа, – холодно и твердо возразила она. – Думайте, что хотите. Вы вправе думать о нас обеих очень дурно. Быть может, я не так виновата и лучше, чем даю вам основание подозревать меня, но я не смею ни оправдываться, ни объясняться, ни сказать вам правду, ни бросить вам хотя бы намек. Видимость против меня. Вы никогда не узнаете нашего общего с Лалою секрета. И не советую вам искать его. Потому что, если даже какой-нибудь… сверхъестественный, разве… случай поможет вам найти разгадку, то с вами случится великое несчастье… как случилось бы со мною, если бы я нарушила обет: пошла за вас замуж или рассказала бы вам нашу тайну. Потому что вы правы: между мною и Лалицею есть обет и есть тайна. Умоляю вас: откажитесь от меня, позабудьте предложение, которое вы мне сделали, и оставьте намерение проникнуть в наши отношения… Они темны – и пусть будут темны!
– Ни за что! – резко отозвался Дебрянский.
Зоица опустила голову с видом покорного отчаяния.
– В таком случае, – коротко сказала она, – и мне, и вам… обоим надо готовиться…
– К чему?
– К скорой смерти…
– Зоица?!
– Я больше не скажу вам ни слова… Не могу, не имею права сказать… И без того уже вы знаете слишком много… больше, чем кто-либо другой о нас знает… и не должен – никто не должен знать!
– Зоица! Да поймите же, что этою загадкою…
– Я не хочу больше слушать!
– Вы взводите какую-то таинственную клевету на самое себя, заставляете меня бог знает какие страсти предполагать, ужасы воображать и дикие разгадки строить…
– Тссс… тише… мы подходим к площадке, где ждут нас тетушки… Умоляю вас, молчите! Ни слова!
Дебрянский чувствовал себя очень нехорошо. И не только потому, что Зоица отказала ему в своей руке. Это его огорчало, но не тревожило. Во-первых, он видел, что Зоица его любит и, стало быть, отказ ее – плод какого-то недоразумения, дело условное и преходящее. Он знал, что со свадьбою как-нибудь «образуется». Во-вторых, если бы даже и впрямь между ним и Зоицею стояли какие-либо непреоборимые препятствия, то хотя девушка ему и очень нравилась, однако не настолько, чтобы он не мог отказаться от нее без трагедии. Его расстраивали, таким образом, не самые препятствия, но их странный характер: суеверный страх Зоицы перед Лалою, которую она, видимо, считала существом почти сверхъестественным… Дебрянский негодовал: