* * *
На следующее утро Ним Голдман позвонил Нэнси Молино, после того как безуспешно пытался соединиться с ней накануне.
— Хотел поблагодарить вас, — сказал он, — за тот звонок в отель.
— Я была в долгу перед вами, — ответила она ему.
— Были или не были, я все равно благодарен. — А потом добавил с некоторой запинкой: — Вы выдали такой грандиозный материал. Поздравляю от души.
В ответ Нэнси с любопытством спросила:
— Что вы думаете обо всем этом? Я имею в виду то, что вошло в этот материал.
— Бердсонга, — ответил Ним, — мне ни капли не жалко. И я надеюсь, он получит по заслугам. Надеюсь также, что мы никогда больше не услышим о его организации «Энергия и свет для народа».
— А как насчет клуба «Секвойя»? Вы испытываете те же чувства?
— Нет, — сказал Ним, — не испытываю.
— Почему?
— Клуб «Секвойя» — нечто нужное всем нам. Это составная часть нашей системы, призванной поддерживать равновесие. О, у меня бывали дискуссии с людьми из «Секвойи». Мне кажется, клуб перегибает палку в своем сопротивлении всему, что его не устраивает. Но клуб «Секвойя» выражает общественное мнение. Он заставлял нас мыслить и проявлять заботу об экологии, иногда удерживая от крайностей. — Ним замолчал, а потом продолжил: — Я знаю, клуб рухнул, и я искренне переживаю за Лауру Бо Кармайкл. Несмотря на наши разногласия, она была моим другом. Но я надеюсь, что клуб «Секвойя» преодолеет этот кризис. Если нет, это будет потерей для всех нас.
— Что тут скажешь, — ответила Нэнси, — иной день богат на сюрпризы. — Пока Ним комментировал, Нэнси быстро записывала. — Я могу все это цитировать?
Ним запнулся лишь на мгновение.
— А почему бы и нет?
В следующем номере «Экзэминер» она цитировала Голдмана.
Гарри Лондон сидел и размышлял, глядя на бумаги, которые показал ему Ним. Он мрачно заметил:
— Знаешь, что я испытываю по поводу всего этого?
— Могу себе представить, — ответил Ним.
Гарри продолжал размышлять, словно и не слышал собеседника.
— Прошлая неделя получилась самой неудачной за долгое время. Арт Ромео был славным парнем. Ты с ним был не очень-то хорошо знаком, Ним. Но он был преданным и честным — настоящий друг. Когда я узнал, что случилось, мне стало плохо. Когда-то, уже после того, как я покинул Корею, где служил морским пехотинцем, я надеялся, мне уже не придется слышать, что кого-то из знакомых парней разорвало на части.
— Гарри, — сказал Ним, — я тоже страшно сожалею об Арте Ромео. Того, что он сделал в ту ночь, я не забуду никогда.
Не обратив внимания на реплику, Лондон сказал:
— Дай мне закончить.
Это было утром в среду, в первую неделю марта, шесть дней спустя после происшествия в отеле «Христофор Колумб». Они сидели в кабинете Нима за закрытыми дверями.