Лишь солнце, все выше и выше,
Плывет над покатой горой.
Лишь запахов щедрым потоком
Пьянит синевы густота…
И сладким березовым соком
Стекает с ветвей доброта.
Набрели они на махонькое сельцо с деревянной церковкой. В это самое время призывно зазвонили колокола, и они вошли внутрь. Кроме них, здесь стояли только две старушки да старичок. Отзвонив, вошел в церковь и батюшка, кивнул всем и приступил к службе. То ли потому, что впервые, то ли на волне хорошего настроения — Сергей с великим удовольствием вслушивался в каждое слово, впитывал каждое движение батюшки. А он, такой какой-то домашний, кругленький, улыбчивый, как дитя. Когда служба кончилась, батюшка подошел к ним и предложил остаться на завтрашнюю обедню, исповедаться, да причаститься. Сам спросил:
— А вы у меня постились?
— Да, батюшка, — ответила вдруг Марина.
— Нет. А я и не знаю, что это, — сознался Сергей.
Ночевали они у старушки, к которой благословил идти священник. После легкого ужина бабушка Нина и Марина встали на молитву, а Сергей, чтобы им не мешать, пошел купаться на речку.
Здесь его снова посетили неожиданные переживания. В его сознании словно туман рассеивался. Вот уже стали появляться какие-то разрывы в белой влажной пелене, вот уже и речка, и лес, и старенькая избушка, серо-черная, покосившаяся — проявлялись. Как в полусне бродил он среди высоких трав, по холмам и перелескам, пока не вернулся, наконец, в домик бабушки Нины. Здесь по-прежнему продолжалась молитва. Чтобы не мешать, Сергей забрался на печь и мгновенно заснул.
Рано утром он проснулся от яркого луча солнца, весело улыбавшегося ему сквозь ресницы. Он соскочил с печи, женщин в избе не обнаружил. Вот это да! Наскоро умылся, вышел во двор, а здесь:
Восход — позолотой в росе серебристой.
Свежо, чуть мечтательно, зыбко.
Совсем никого, а вокруг так лучисто,
И утро блистает улыбкой.
Быстрым шагом напрямик по росистой траве дошел Сергей до церкви и, мягко ступая, вошел внутрь.
Здесь сумрак ярко рассекали широкие солнечные лучи, падавшие из верхних окон. Приятно пахло лимонным ладаном, медовым воском свечей. Когда зрение привыкло к перемене освещения, увидел он, как священник держит в руках сияющую чашу и из ложечки подает что-то Марине. Она, со скрещенными на груди руками, отошла от священника, под негромкое пение старушек пригубила чайную чашку и закусила кусочком белого хлебца. Затем подошла к Сергею, улыбнулась и молча встала рядом.
Что-то совершенно необычное появилось в ней. То ли торжественность какая-то, то ли внутреннее волнение прорывалось наружу. Нет, другое. Сергей впервые почувствовал себя чем-то очень несущественным рядом с ней, ставшей вдруг такой значительной. Он скорее ощутил, чем увидел, какую-то огромность, непостижимость, поселившуюся в ней. Наверное, не зря она так долго вчера готовилась.