Желябов стремился, чтобы жертв при взрыве было возможно меньше; он говорил, что не надо слишком много закладывать динамиту. Халтурин, наоборот, полагал, что нужно действовать наверняка и динамита не жалеть, но ему пришлось уступать представителю Исполнительного комитета,
Надо было торопиться. Хотя Степана пока еще не заподазривали, но при постоянных! обысках помещения могли обнаружить мину.
5 февраля Халтурин, встретившись на явке с Желябовым, обычным тоном произнес: готово! Скоро раздался взрыв. Огни во дворце потухли. На улицах началась паника. Впоследствии Халтурин очень жалел, что восторжествовало мнение Андрея и что динамиту было заложено слишком мало. Он даже заболел от неудачи.
…— Не удалось здесь… удастся в другом месте!..
Взрыв все же имел огромный резонанс. Взрыватели проникли в Зимний дворец! Они живут около самого царя! Что смотрит всесильное III отделение? Что делают сыщики, полиция? Царь поспешил объявить "диктатуру сердца", призвав к власти Лорис-Меликова и наделив его необычайными полномочиями. Для более успешной борьбы с крамолой была учреждена Верховная распорядительная комиссия. Лорис-Меликов начал заигрывать с т. я. "обществом", давая неопределенные либеральные посулы. В то же время он усилил борьбу с революционерами. "Народной Воле" была объявлена война не на живот, а на смерть. Наблюдали за каждым домом, заглядывали в окна. То и дело хватали "подозрительных личностей". Реакционная пресса неистовствовала.
Авторитет "Народной Воли" возрос. Зарубежные газеты впервые стали отзываться о революционной партии в России с уважением, со страхом и ненавистью, с любовью и надеждой. Напряженно следили за неравным единоборством. 18 марта 1882 г. Халтурин вместе с Желваковым предприняли убийство прокурора Стрельникова в Одессе. Защищая Желвакова от преследования, Халтурин был вместе с ним схвачен и казнен.
Еще в 1877 г. Зунделевич, Аарон Исакович, близкий не столько к народникам, сколько к западно-европейским социал-демократам, контрабандою перевез из-за границы типографские принадлежности и устроил в Петербурге первую подпольную типографию. Зунделевич был пионером вольного слова в России. С тех пор, несмотря ни на какие преследования, правда, с перерывами, вольное слово продолжало звучать; выходили воззвания, заявления, обозрения, листки, журналы. Подпольные печатни существовали теперь не за границей, а по соседству с жандармскими управлениями. Когда возникла "Народная Воля", Исполнительный комитет поспешил открыть свою типографию, и в октябре 1879 г. вышел первый номер "обозрения". До какой степени были обескуражены власти этим выходом, можно судить по тому, что петербургский градоначальник срочно собрал своих приставов и пригрозил: если подпольная типография будет открыта без участия их, то те, у кого в районе ее арестуют, понесут весьма строгое взыскание по службе. Петербург разбили на участки, в каждом из них сидел особый агент. Ходили и прислушивались на улицах к стукам и шумам в домах. А "Народная Воля" продолжала выходить. Третье отделение созвало особую комиссию экспертов из владельцев и заведующих типографиями. Отдав должное мастерству подпольных типографов, комиссия заключила, что бумага заграничная. На самом деле, газета печаталась на обычной, почтовой бумаге, только ее предварительно мочили в воде. Работниками в этой типографии на Саперном переулке были Бух, Цукерман, Иванова, Грязнова, Лубкин (Пташка). Непоседливый, общительный, веселый типографский рабочий Лазарь Цукерман уравновешивался молчаливым и сосредоточенным Бухом; Пташка — Абрам отличался необычайной молчаливостью, скромностью и тихим упорством. Грязнова, девушка, лет 24, исполняла обязанности домашней работницы, Иванова, дочь майора, привлекалась по ряду дел.