Обернувшись, она заметила нас.
— Ах, вы были здесь? — воскликнула она, краснея.
И, поглядев нам в лицо, словно спрашивая нас о чем-то, она с беззаботностью, свойственной ее возрасту, бросилась искать своего кавалера.
— Что все это значит? — спросила, обращаясь ко мне, моя молодая спутница. — Неужели это ее муж? Мне кажется, что я брежу! Где я нахожусь?
— Вы, — ответил я, — вы, такая возвышенная женщина, так хорошо умеющая понимать самые утонченные ощущения, умеющая в сердце мужчины взрастить глубокое и нежное чувство и не оскорбить его, не разбить в первый же день, вы, умеющая сочувствовать сердечным мукам и соединяющая в себе одной остроумие парижанки и страстную душу женщины Италии или Испании...
Она поняла, что слова мои полны горькой иронии, но, словно не замечая этого, перебила меня:
— Оставьте! Вы пересоздаете меня по вашему вкусу. Странная тирания! Вы хотите, чтобы я не была сама собой.
— О, я ничего не хочу! — воскликнул я, испуганный строгим выражением ее лица. — Но признайтесь, по крайней мере, что вы любите слушать рассказы о бурных страстях, порожденных в наших сердцах восхитительными женщинами юга.
— Люблю. Ну и что же?
— Ну вот, я приду к вам завтра вечером около девяти часов и раскрою перед вами тайну этого дома.
— Нет! — воскликнула она капризно. — Я хочу, чтобы вы объяснили мне ее сейчас.
— Вы еще не дали мне права, — возразил я, — подчиняться вам, когда вы говорите «я хочу»...
— Сейчас, — ответила она с кокетством, способным довести до отчаяния, — я испытываю страстное желание узнать эту тайну. Завтра я, быть может, не захочу вас слушать...
Она улыбнулась, и мы расстались: она — как всегда гордая и своенравная, а я — такой же смешной, как всегда. Она имела смелость вальсировать с молодым адъютантом, а я поочередно бесился, дулся, восхищался, сгорал от любви и ревновал.
— До завтра! — сказала она мне около двух часов ночи, покидая бал.
«Я не приду! — подумал я. — Я покину тебя! Ты в тысячу раз капризнее, взбалмошнее, чем... чем мое воображение...»
На следующий день мы сидели рядом с ней вдвоем перед горящим камином в маленькой нарядной гостиной, она — на кушетке, а я — на подушках, почти у ее ног, глядя ей в глаза. На улице было тихо. Лампа отбрасывала мягкий свет. Это был один из тех чарующих вечеров, которые не забываются, — окутанные дымкой желания мирные часы, прелесть которых впоследствии вспоминается с тоской даже тогда, когда переживаешь более яркое счастье. Что может стереть с души живые следы первых порывов любви?..
— Начинайте, — сказала она. — Я слушаю.