Он замер в неподвижности, устремив взгляд на мнимого певца. Его пылающий взор, казалось, имел на Замбинеллу магнетическое действие: il musico невольно обратил свой взгляд на Сарразина, и его небесный голос слегка дрогнул. Трепет охватил его тело. Шепот, пробежавший по рядам публики, словно прикованной к его устам, окончательно смутил его. Оборвав пение, он опустился на стул. Кардинал Чиконьяра, искоса следивший за направлением взгляда своего любимца, заметил француза и, склонившись к уху одного из своих адъютантов в рясе, осведомился об имени скульптора. Получив нужные сведения, он внимательно оглядел художника и приказал что-то сопровождавшему его аббату, после чего последний поспешно удалился. Тем временем Замбинелла, несколько оправившись, снова запел столь своенравно прерванную им арию. Но исполнил он ее неважно и, несмотря на все просьбы, решительно отказался спеть что-либо другое. Этот отказ был первым проявлением своенравной тирании, способствовавшей впоследствии его славе не меньше, чем талант и огромное состояние, которым, как говорили, он был обязан своей красоте еще больше, чем голосу.
— Это — женщина! — проговорил Сарразин, думая, что его никто не слышит. — Здесь кроется какая-нибудь тайная интрига. Кардинал Чиконьяра обманывает папу и Рим!
Покинув зал, скульптор собрал своих друзей и спрятал их во дворе дома. Замбинелла между тем, убедившись, что Сарразин удалился, казалось, несколько успокоился. Около полуночи, пройдясь по залам дворца как человек, отыскивающий врага, кастрат в свою очередь покинул собрание. В момент, когда он переступал порог дворца, он был ловко схвачен какими-то людьми, которые, заткнув ему рот платком, усадили его в карету, нанятую Сарразином. 3астыв от ужаса и не смея пошевельнуться, Замбинелла забился в угол экипажа. Он видел перед собой лицо скульптора, хранившего гробовое молчание. Они ехали недолго. Похищенный Сарразином Замбинелла вскоре очутился в мрачной и почти пустой мастерской художника. Полумертвый от страха, сидел он на стуле, не смея взглянуть на стоявшую перед ним статую женщины, в которой он узнавал свои собственные черты. Он не произносил ни слова, но зубы его стучали от страха. Сарразин ходил по комнате большими шагами. Внезапно он остановился перед Замбинеллой.
— Скажи мне правду, — произнес он глухим и сдавленным голосом. — Ты женщина? Кардинал Чиконьяра...
Замбинелла, упав на колени, вместо ответа опустил голову.
— Ах, конечно, ты женщина, — воскликнул художник в неистовстве. — Потому что даже и...
Он не кончил.