В более широком смысле эта метафора побуждает общество придерживаться упрощенного и фаталистического взгляда на технологию и прогресс. Если принять, что орудия действуют как рабы, выступающие от нашего имени и всегда в наших интересах, то трудно установить границы проникновения технологии в человеческую жизнь. Выходит, что каждый шаг вперед дарит нам бо́льшую свободу и приближает если и не к утопии, то, во всяком случае, к лучшему из возможных миров. Производители успокаивают себя тем, что любую оплошность можно будет исправить следующей инновацией. Если пустить прогресс на самотек, то он сам найдет средства решения проблем, которые он же и создает. «Технология не нейтральна, она является удивительно позитивной силой, движущей человеческую культуру, – пишет Келли, выражая корыстную идеологию Кремниевой долины, приобретшую за последние годы большую популярность. – Мы обременены моральными обязательствами развивать технологию и дальше» [33]. Это чувство морального долга только усиливается по мере развития автоматизации, обеспечивающей нас самыми одушевленными инструментами – рабами, которые, как предвидел еще Аристотель, освободят нас от тягот труда.
Вера в технологию как в благотворную, самоисцеляющуюся и автономную силу очень соблазнительна. Она позволяет нам сохранять оптимизм в отношении будущего, так как освобождает от ответственности за него. Особенно хорошо она соответствует интересам тех, кто сколотил сказочные состояния на трудосберегающих и концентрирующих прибыль эффектах автоматизированных систем и управляющих ими компьютеров. Эта вера помогает новым плутократам сочинять героические сюжеты, в которых они играют главные роли: конечно же, сокращение рабочих мест – это несчастье, но это неизбежное и не такое уж большое зло на пути полного освобождения рода человеческого армиями компьютерных рабов, создаваемых нашими филантропическими предприятиями. Правда, Петер Тиль, успешный предприниматель и инвестор, ставший одним из выдающихся мыслителей Кремниевой долины, считает само собой разумеющимся, что революция в производстве роботов в основном будет приводить лишь к увеличению безработицы. Но тут же Тиль спешит добавить: «Эта же революция освободит массу людей для других полезных занятий» [34]. Понятно, что слово «освобождение» звучит слаще слова «увольнение».
От этого грандиозного футуризма за милю отдает черствостью и бессердечием. История показывает, что высокопарная риторика о технологиях, освобождающих работников, есть не более чем замаскированное презрение к труду. Надо быть слишком легковерным человеком, чтобы представить себе сегодняшних магнатов с их либертарианскими