Ковбой сорвал со священника рубашку и отступил назад.
— Собираюсь преподать тебе урок, которого тебе хватит надолго, дрянь! — объявил Рыжий Моффет. — Будь ты мужчиной, я пристрелил бы тебя средь бела дня. Но поскольку ты всего лишь священник, мне придется сделать это!
Кнут погонщика свистнул в его руке и огнем ожег спину Ингрэма.
Последовала дюжина ударов — и ни звука со стороны жертвы.
— Отключился, а? — хмыкнул Моффет.
Он чиркнул спичкой.
Кровь струилась по белой спине Ингрэма. Ковбой обошел вокруг и при свете спички встретился взглядом с такими глазами, какие никогда прежде не видел у человеческого существа.
Выругавшись, он уронил спичку. Затем сказал в темноту:
— Это проучит тебя. А если завтра я увижу тебя в Биллмэне, то устрою кое-что похуже!
Он ускакал прочь, и стук копыт его лошади потонул в густой пыли. Силы Ингрэма иссякли, но веревки, которыми он был связан, выдержали вес его тела. Жгучая ярость, вызванная стыдом и ненавистью, поддерживала его до тех пор, пока в бодрящей утренней прохладе люди не нашли его и не разрезали веревки.
Юноша рухнул на землю, как бревно, почти потеряв сознание. Его отнесли в дом и влили в него глоток виски. Один из ковбоев с задумчивым выражением лица сказал ему:
— Тебе лучше убраться из города, Ингрэм, пока Моффет в конец не разошелся.
В голосе говорившего слышалась издевка, смешанная с жалостью.
Ингрэм не ответил. Его нервы были в таком плачевном состоянии, что он не решился разомкнуть губы, боясь, что из них вырвется стон или вопль.
Он лежал, дрожа как в лихорадке, до позднего утра.
Затем он встал, снял разорванную одежду и, стиснув зубы, вымыл израненную спину. Он вдруг вспомнил, что сегодня воскресенье, и что через полчаса должна начаться проповедь.
Священник твердым шагом направился в церковь — и не обнаружил там ни души!
Не было даже мексиканца, чтобы позвонить в колокол! Тогда Ингрэм позвонил в колокол сам, долго и громко, а затем вернулся в церковь и стал ждать.
Никто не пришел. В маленькую церковь через открытые двери вливалась знойная жара этого горького дня, но ни один человек не перешагнул порог, хотя прошло много времени после того, как проповедь должна была начаться.
Интересно, подумал Ингрэм, неужели деликатность удерживает толпу женщин, которые должны были быть здесь?
И в этот момент в церковь вошла не женщина, а неуклюжий великан Васа. Он подошел к священнику и сел с ним рядом.
Жалость и изумление читались в глазах кузнеца, но надо всем этим преобладала уничижительная насмешка.
— У меня для тебя записка от моей дочурки, — сказал Васа и протянул конверт.