Да говорила, но что-то я не припомню, чтобы он извинился передо мной.
Наверное, он просто боится, что ты ему башку открутишь или хотя бы попытаешься, – отозвалась Салли все тем же странным тоном – сложная смесь счастья, доброго юмора и злобной ярости. Джесси даже на мгновение удивилась, как может человек в своем уме говорить таким тоном?! И тут же оборвала эту мысль. – И еще я хочу кое-что добавить про Адриан Джилетт, прежде чем мы закончим этот разговор…
Слушаю очень внимательно…
Она мне сказала в 1959-м, то есть два года спустя, что за это время пересмотрела свои взгляды на жизнь, она не упоминала о Джесси и о том инциденте с печеньем, но мне показалось, что она пыталась извиниться.
Д-а-а-а-а? – протянул отец, это было его коронное, адвокатское «Да-а-а». – И никто из вас не подумал, дамочки, что неплохо было бы поставить в известность и Джесси… И объяснить ей, что это значит?
Мать молчит. Джесси с трудом представляла себе, что значит «пересмотреть свои взгляды на жизнь». Она вдруг заметила, что опять сжала книжку в руке, так что та почти свернулась в трубочку.
Или извиниться? – Папин голос был нежным, ласкающим, смертоносным.
Хватит уже, перестань. А то я себя чувствую как на перекрестном допросе! – взорвалась Салли после долгой паузы. – Если ты вдруг не заметил, мы дома, а не на заседании второй палаты верховного суда!
Это ты начала разговор, а я просто спросил.
Господи, как я устала от твоей этой мерзкой привычки переворачивать все с ног на голову. – Судя по голосу, мама вот-вот заплачет, подумала Джесси. И в первый раз в жизни это не вызвало у нее никакой жалости. Ей не захотелось побежать к мамочке и успокоить ее (и может быть, даже расплакаться и самой). Вместо этого Джесси почувствовала странное, злорадное удовлетворение.
Салли, ну вот, ты расстроилась, почему бы нам просто…
Ты что, издеваешься? Каждый раз, когда мы с тобой спорим, мне кажется, ты надо мной издеваешься. Странно, правда? И ты вообще понимаешь, о чем мы спорим? Я подскажу тебе, Том. Мы спорим не об Адриан Джилетт или Дике Слифорте и даже не о завтрашнем затмении. Мы спорим о Джесси, о нашей дочери. Как обычно.
Она рассмеялась сквозь слезы, потом чиркнула спичкой с сухим щелчком и прикурила.
Скрипучее колесо всегда надо смазывать первым. И это скрипучее колесо – наша Джесси. Всюду сует свой нос. Вечно она недовольна чужими решениями, если они происходят без нее, – она просто не хочет признать, что кто-то может придумать что-нибудь стоящее без нее.
В голосе матери сквозило что-то, очень похожее на ненависть, и вдруг Джесси испугалась.