И не просто замечательная, – думает Джесси, – а гениальная и совершенно потрясающая идея, уж если по правде. На самом деле она думает не совсем так, но не надо высказывать это вслух, потому что – зачем искушать судьбу? Джесси считает, что сегодня просто отличный день – как сладкий вкусный персик. Даже музыка, орущая из переносного магнитофона Мэдди (который она охотно вынесла на лужайку перед домом, хотя обычно это была Великая и Неприкосновенная Святыня), совершенно не раздражает. Джесси, наверное, никогда не полюбит Марвина Гея – как она больше уже никогда не полюбит минеральный запах воды, исходящий от озера в жаркие летние дни, – но эта песня очень даже ничего. «И черт меня побери, если ты не красавица, крошка» – глупая песенка, но вполне ничего. Безобидная.
14 августа 1965 года. Этот день все еще длится в памяти спящей женщины, которая прикована наручниками к кровати в домике на берегу озера, в сорока милях южнее Дак-Скор (но с тем же противным, металлическим запахом воды в жаркие летние дни). И двенадцатилетняя девочка, которой она была когда-то, не видит, что Вилл подкрадывается к ней сзади. Она наклонилась над мячиком, прицеливаясь, и ее оттопыренный задик превратился в слишком заманчивую мишень для мальчишки, который прожил на свете столько же лет, сколько иннингов в бейсбольной партии. И все же какая-то ее часть знает о том, что он к ней подходит. И с этого момента сон превращается в кошмар.
Джесси прицеливается, чтобы попасть в воротца с расстояния в шесть футов. Трудная позиция, но попасть очень даже возможно. И если получится, ей удастся наконец сравнять счет с Кэролайн. Это было бы здорово, потому что эта воображала Кэролайн почти всегда побеждает в игре в крокет. И вот как раз когда она заносит молоток для удара, из магнитофона раздается новая песня.
О-о-о, слушайте все, – в шутку грозится Марвин Гей, только Джесси почему-то кажется, что это вовсе не шутка. – И особенно вы, девчонки…
Загорелые руки Джесси покрываются гусиной кожей.
…как тяжело быть одному, когда любимой нет рядом… Друзья говорят, что я слишком сильно люблю…
Пальцы немеют, и Джесси совсем не чувствует молоточка в руках. В запястьях покалывает, как будто
(Колодки, смотрите, женушка в колодках, посмейтесь над женушкой в колодках)
на них надеты невидимые оковы. И сердце внезапно переполняется страхом. Это другая песня… плохая песня.
…но кажется мне… кажется… только так и надо любить…
Джесси поднимает голову и смотрит на подруг, которые ждут, когда она ударит, и видит, что Кэролайн исчезла. На ее месте стоит Нора Кэллиган. Волосы заплетены в косички, кончик носа измазан белой краской; на ней – теннисные туфли и медальон Кэролайн с маленькой фотографией Пола Маккартни. Но зеленые глаза – Норины; она смотрит с пронзительным, взрослым состраданием. Джесси вдруг вспоминает, что Вилл – которого, несомненно, подстрекают приятели, – Вилл, очумевший от шоколадных пирожных и кока-колы, подкрадывается к ней сзади, чтобы ущипнуть. И тогда она разозлится, развернется и ударит его по лицу. И если праздник не будет испорчен полностью, то это по крайней мере добавит половник дегтя в его приторное совершенство. Джесси пытается ударить по мячу молоточком, чтобы выпрямиться и повернуться, прежде чем Вилл подойдет. Ей хочется изменить прошлое, но это очень непросто – все равно как пытаться приподнять дом и заглянуть под него в поисках спрятанных или потерянных вещей.