-- Вы, кажется, отвлеклись, -- напомнил Авалс. Слишком часто
приходилось ему слушать в транспорте разговоры о всеобщем грабеже.
-- Нет, не отвлёкся. Это было лирическое отступление. Растёкся мыслию
по древу, а сейчас назад стекусь. Так вот, поэтов наш друг любил ещё
меньше, чем композиторов. Чуть увидит поэта, сразу норовит постановлением пришибить. Но тут иное дело -- юбиляра уже сто лет как пристрелили. Радость-то какая! И поэтому надо памятник ставить поэту тому...
Авалс насторожился, не палиндромами ли зашаманил рассказчик, -- но нет, всё спокойно: обычная паразитная рифма, в прямой речи вполне допустимая.
-- Поставили памятник на площади между музеем и филармонией. Удачно получилось, на одной площади все искусства собрались. Стоит поэт как живой: молодой, красивый, радостный. Горожане им любуются, а он, солнце поэзии, ясное дело, солнце застит в ясный день, тень отбрасывает по площади. Всем хорошо, а тени каково? Ни позу переменить, ни руку опустить -- беда, да и только. Год памятник стоит, и десять, и сорок, так что уже новый юбилей близится. Сам поэт столько не жил, а тень всё ползает округ пьедестала прочь от солнца. И вот однажды белой ночью снялась она с места, навроде тебя, и поползла прямиком к скульптору, что сорок лет назад памятник отливал.
-- Тень?.. К живому человеку?.. -- ужаснулся Авалс. -- Да разве такое возможно?
-- А это смотря к какому человеку. Бывают люди, у которых глаза и душа так устроены, что они не только тени видят, но и многое иное. Скульптор как раз из таких был. Выслушал он беглянку и отлил её в бронзе, чтобы стояла она как вздумается и смотрелась сама по себе. На первом-то памятнике поэт молодой и весёлый, а на втором -- доживает последние дни и исполнен скорби. Настоящий памятник руку простёр, а тень уронила руки бессильно, немощная бороться с судьбой. С какой стороны ни взгляни, тень она и есть тень. Закончил художник работу и хотел поставить новую фигуру на том месте, где полтора века назад застрелили поэта. Ан не тут-то было! Тень хоть и в металле отлита, а тенью осталась. Как услыхала, что ей на свет явиться пора, задрожала, заметалась, только что не заголосила. Солнца, вишь, испугалась. Не могу, говорит, на солнце показаться, оно меня сожжёт. Скульптор и успокаивал, и упрашивал, и грозил тень в переплавку сдать, -- та ни в какую. А скульптор старый, ему волноваться вредно. Короче, махнул он рукой и поставил монумент там, где солнца вовек не бывало и быть не могло. Под землёй поставил, на самой что ни на есть метровой глубине. Второго подобного памятника нету, чтобы подземным был.