И Ньерд брал, черпал жизни щедрой рукой. Во всём городе не было ни одной семьи, где бы не поминали в начале лета родных, нашедших свой конец в студёных волнах. Ньерд — бог суровый, не чета слабосильному Басейну, которого почитают в южных краях.
Чаще всего налётчики тревожили континентальный Монстраль — столицу герцога Лиезско-го. По обе стороны пролива жили люди, говорившие на одном языке, схожие видом, а вот нравом различные, как только родные братья различаться могут. Хольмгард промышлял рыбой и разбоем, бил китов и снаряжал экспедиции на самый крайний север за драгоценным гагачьим пухом и моржовыми клыками, что дороже слоновой кости. В леса жители буйной республики заглядывали редко и жителей сопредельного Ансира дразнили клюквоедами, почитая дикарями и чернокнижниками.
Монстрельцы, напротив, жили оседло, и, хотя то же море билось о такой же скалистый берег, рыбаков тут было не так много, да и те больше перебивались устрицами и многоногими омарами. На торговых кораблях, которым и в Наман случалось добираться, плавал всякий сброд, а коренные монстрельцы предпочитали крепко держаться за землю, по виду серую и бесплодную, но умеющую дарить земледельца и виноградом, и белой пшеницей, которые не родились по ту сторону пролива. Лесов здесь было немного, и все считались охотничьими угодьями гордого герцога Лиезского. Лишь на самом северо-востоке, где земля вздымалась каменным хребтом, начиналась Вальденбергская пуща. Леса продолжались и по ту сторону гор, в землях Северской марки, которая хотя и считалась продолжением герцогских владений, но на деле не принадлежала никому.
Всех своих северных и восточных соседей просвещённые монстрельцы называли дикарями, дразнили кого рыбоедами, кого лешаками и относились к ним с опаской, считая колдунами. Хотя какие колдуны в Хольмгарде? В Северской марке ещё есть кое-кто, а из Хольмгарда всякий, умеющий хотя бы письяк с глаза свести, давным-давно уплыл кто в Лютецию и Соломоники, а кто и ещё дальше. На юге жизнь сладкая, и чародеев там привечают.
Так и жил один народ, разделённый проливом и судьбой, — один буйно, подвергаясь многим бедам и опасностям, но крепко держась за волю, а вторые куда сытней и безмятежней, но зато в вечной зависимости от защитника-герцога, облагавшего их такими податями, что разбойники, пожалуй, отняли бы меньше. Лишь одно сближало два города между собой, да и со всеми прочими городами, сколько их есть на земном диске. Мастеровой люд, те, что рубили корабли, плели канаты, ковали якоря и железные насошники, мололи зерно, давили масло и красили шерсть, — считались людьми нечистыми. Им не дозволялось без очистительной жертвы приблизиться к требищу или храму, при встрече с мастеровым благополучный купец или добропорядочный крестьянин поспешно плевал через плечо и шептал охранительные заклинания. Мастеровых ненавидели, но уже не умели без них обойтись. Богопротивные слободы всё плотнее обступали всякий город, и всё больше людей, махнув рукой на благосклонность богов, принимались за хитрое механическое ремесло.