Неделю Торп батрачил на сборе винограда, потом сумел сговориться с мельником и нанялся в работники. Не так это было и трудно — сговориться; что мукомол, что кузнец — все люди проклятые, якшающиеся с чёрной механической силой. Люди богобоязненные таких мест сторонятся. Кто на мельнице без дела час проведёт, тот разом тридцать три греха на душу принимает. Те мужики, что позажиточней, старались сами на мельнице не появляться, просили, чтобы за хлебом приезжал работник, и муку по амбарам тоже развозил специальный человек. Эту несложную работу мельник и поручил исполнять пришлому батраку.
Торпу на мельнице понравилось: место несуетное, почти как дома. Вода журчала в коузах, падая на колесо, постукивала крупорушка, бегуны шуршали и поскрипывали о поставы. Звуки все дельные, а пустой болботни кругом не водится, не с кем язык мозолить. Постепенно Торп приобвык к неумолчному машинному разговору, как до этого был привычен к шепотливой лесной тишине. Понемногу и к мельнице стал руки прикладывать. Жернова старался не трогать, а по деревянной части — всё мог, даже шестерню вырезать из светлой дубовой древесины. Старый Пехле одобрительно поглядывал на молчаливого работника и как-то даже обмолвился, что, будь у него дочка…
Всё бы хорошо, но по ночам Торпа то и дело душило воспоминание о железном подарке кёнига. Душило в буквальном смысле слова, стягивая шею и не давая продохнуть. Торп крепился, обматывал горло вязаной шалюшкой, растирал бобровым салом — ничто не помогало, ночи обратились в сплошной кошмар. Подумывал уже к знахарке идти, но всё не выпадало случая. А потом и не нужно стало — сам узнал причину беды.
Подошла весна, и ночи стояли светлые, почти как в родных краях. Может, это и помогло проснуться, когда на уставшего Торпа напал очередной кошмар. Торп захрипел, забился и открыл глаза. Маленький человечек в потрёпанном камзольце немедленно отпустил Торпа и скакнул в сторону.
— Тебе кто позволил? — пискляво закричал он. — Спи немедля!
— Эх ты!… — просипел Торп, держась за истерзанную шею. — Я тебе всякой еды оставлял, а ты душить. Такого среди домовых не водится. Совести у тебя нет.
— Какой я тебе домовой! — Коротышка затопал ногами и замахнулся на Торпа выхваченной откуда-то палкой. — Не бывает на свете домовых, суеверие это! Я великий волхв, маг и ворожей Сатар!
— Ежели ты волхв, — сказал Торп, прикидывая, чем бы запустить в незваного гостя, — то что тебе за дело до моего кадыка?
— Как это нету дела? Тебе что ведено было? Счастья искать! А ты что вытворяешь? На поганой мельнице засел и в ус не дуешь! Только от меня не скроешься, я всё знаю, мне каждый шепоток слышен. Да будь моя воля, я бы тебя давно удушил. Хитрый какой, под жерны заполз, думаешь, тебя тут никто не достанет?