— Нет, — поправил Ист. — Это человек. У него хватило сил остаться человеком.
— Тогда не надо говорить о нём, — побледнев, прошептала Роксалана.
Они лежали в постели, обнявшись. Ист спал, уткнувшись Роксалане в плечо, и в эту минуту трезвая струна в душе умудрённой ведьмы звучала громко, ничем не заглушаемая. И дело не в том, что выяснилось наконец, кто таков таинственный учитель Иста, в конце концов, толком она не узнала ничего: зачем обезьяньему царю её мальчик?… Чего ради бессмертный из далёкой Индии развязал войну с одним из великих богов?… Как сумел победить его или, во всяком случае, изгнать из царственного Норгая?… А впрочем, это так неважно. Ист верит, что учитель не станет вмешиваться в его жизнь. Не станет, как же… почему тогда Ист через день пропадает в этом самом Норгае, который принадлежит уже не Гунгурду и даже не обезьяньему царю, а неведомому богу Прогрессу? Хотя это как раз понятно. Если у простого волшебника встречается до десятка имён, то что говорить о богах. Обезьяний царь Хануман, он же — бог мастеровых по прозвищу Прогресс. Нехорошее имя, брякающее железом и пахнущее окалиной.
А бывают ли хорошие имена у богов? Людям может казаться, будто господь благостен, но тот, кому приходилось встречаться со всемогущим, знает, что всемогущество не считает нужным видеть ничтожное и соразмерять свои силы.
Однако сейчас Роксалану мучило иное. Вчера, когда Ист ненадолго покинул её, случилось то, чего волшебница ждала и боялась. Оставшись одна, Роксалана распахнула окна, открыв доступ прохладному ветру с Артонума. Дом за долгие десятилетия крепко пропах ароматическими притираниями и курениями: сандалом, душицей, лавандой, розовым и жасминным маслом. А Ист привык к чистому воздуху, это Роксалана поняла сразу и теперь всякую свободную минуту проветривала некогда наглухо запечатанные комнаты. Жизнь в Соломониках давно вошла в привычную колею, ничто не напоминало о недавних безумствах, девственные проститутки предавались своему служению в стенах монастыря, и с улицы доносились самые привычные, мирные звуки: кто-то разговаривал, звенели вёдра водовозов, шершавым звоном пел круг точильщика ножей, раз в неделю обходящего со своим непригожим инструментом окрестные дома.
Потом бестревожный шум на одно мгновение был перекрыт тонким вскриком, с каким лопается струна на лютне бродячего менестреля. Никто на улице не обратил внимания на мелодичный звук, но Роксалана, мгновенно побледнев, захлопнула окно и, нетвердо ступая, направилась в комнату для гаданий, заброшенную в последнее время. Там, касаясь пальцами пустого стола, стояла Амрита.